– Удавалось тебе когда-нибудь победить в таком споре? – спросила я.

– Нет. Обычно случай был предельно ясен, и обвиняемый сам свидетельствовал против себя. Но иной раз мне удавалось смягчить приговор. – Он почесал нос. – Я ему один раз сказал, что бить сына – самый непросвещенный способ помочь ему выбрать жизненную дорогу. Он ответил, что разума у меня не больше, чем у столба, возле которого я стою, дай бог, чтобы столько-то было. Что уважение к родителям – один из краеугольных камней просвещенного поведения и что, пока я этого не усвою, придется мне пялить глаза на пальцы собственных ног, в то время как мой варвар-родитель хлещет меня по заднице.

На этот раз я рассмеялась вместе с ним. Мирно было на дороге, стояла та самая абсолютная тишина, какая бывает, когда находишься вдали от всех людей. Тишина, которой почти не встретишь в мое многолюдное время, когда машины повсюду распространили влияние человека, – ведь один человек в машине производит столько же шума, сколько целая толпа людей. А тут единственные звуки – это шорох травы, редкий вскрик ночной птицы да мягкий топот конских копыт по пыльной дороге.

Теперь, когда наболевшие мышцы расслабились во время движения, идти мне стало уже намного легче. Несколько остыли и расслабились и мои обостренные чувства, в то время, как я слушала забавные и беспощадные по отношению к самому себе рассказы Джейми.

– Мне, конечно, не нравилось, когда меня били, но, если у меня оказывался выбор, я предпочитал, чтобы наказывал меня отец, а не школьный учитель, который в школе не порол нас по заду, но хлестал ремнем по ладони. Отец говорил, что, если он отхлещет меня по ладони, я не смогу управляться с домашней работой, а после порки по заднице мне не придется сидеть и лодырничать. Учителя у нас в школе сменялись что ни год, не выдерживали подолгу и либо начинали фермерствовать, либо уезжали в более богатые края. Платили школьным учителям мало, все они были худые и голодные. Только один был толстый, но я думаю, он был не настоящий школьный учитель. Выглядел он как переодетый священник.

Я припомнила пухлого маленького отца Бейна и усмехнулась в знак согласия.

– Одного я особенно запомнил, – говорил Джейми, – потому что он ставил тебя перед классом с вытянутой вперед рукой и читал длинную нотацию обо всех твоих провинностях, прежде чем начать, и продолжал ее в промежутках между ударами. Я, бывало, стою перед ним с вытянутой рукой, испытываю жгучую боль и молюсь об одном – чтобы он перестал болтать языком и поскорее закончил дело, пока я не потерял присутствия духа и не заревел.