Второй взмахнул в воздухе вилкой.

– А почему бы и нет? Можно и поразвлечься, пока парни будут дубасить друг друга.

– Стоп, не гони лошадей! – хлопнул в ладоши Хью. – Черт, мы все заслужили того, чтобы хорошенько повеселиться! Ей-богу, Ангус, в твоих словах что-то есть! Пустим леди по кругу, чтобы каждый смог ее попробовать.

Кусок застрял у Гана в горле. Он перестал жевать, перестал двигаться. Воздух давил на него, словно каменные стены.

– Эй, хромой! – крикнул ему Хью. – А у тебя когда последний раз была женщина?

Ган оторвал глаза от тарелки, но головы не повернул:

– Это ты у своей жены спроси.

Хью нахмурился и угрожающе выпятил нижнюю губу, но тут Ангус разразился хохотом и хлопнул приятеля по спине:

– Вот так поддел он тебя, дружище!

Губы Хью дернулись в кривой усмешке:

– Не переживай, приятель! Мы и тебе дадим попользоваться!

Ангус, набив рот яичницей, спросил:

– Ты же пойдешь с нами сегодня вечером? Пора вышвырнуть этих итальяшек отсюда раз и навсегда! И преподать урок управляющим!

Ган молчал, и постепенно взгляды мужчин помрачнели.

– Ты или с нами, или против нас, – предупредил Хью.

Ган вытер рот тыльной стороной ладони и встал, чтобы уйти.

– Я буду там.

Ган чувствовал, как разрывается на части между лагерями. Он брел сначала в одну сторону, потом в противоположную. Шел навстречу солнцу, пока оно не начинало припекать лицо, потом разворачивался к нему спиной и продолжал идти, пока рубашка между лопаток не пропитывалась пóтом. Если он выдаст забастовщиков, его прибьют итальянцы и австралийцы; если не выдаст – прибьют чиновники из управления; если ничего не предпримет и из-за этого изнасилуют какую-то женщину – он прибьет себя сам. Компромисса не было, не было «серого» варианта – только белое или черное. Он должен был выбрать какой-то один путь, а потом бежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше, бежать от псов, которые пойдут по его следу.

Гану ужасно не хватало Свистуна. Старик первым почувствовал злобу, поселившуюся в лагере, и пытался его предупредить. А теперь, когда произошли все эти события, Ган оказался в самой их гуще. Он слишком много знал.