– Кэт, здравствуй, – поприветствовал он меня и тотчас обратился к другу: – Антон, время.

– Иду, – нехотя ответил Тропинин и наклонился ко мне, сжимая руки на моих плечах.

Наш последний поцелуй был коротким и горьким, и эта горечь затмила всю сладость, головокружение и ощущение полета, которые были до этого. Она въелась в сердце, как чернила в белоснежную скатерть. И осталась клеймом разлуки.

Я проводила Антона до стойки регистрации, которая в скором времени заканчивалась. И, как назло, народу в очереди почти не было.

Когда он уходил, я стояла и улыбалась старательно, махала рукой, а на сердце горело это мое свежее клеймо.

– Прощай, Антон, – тихо сказала я.

Любовь не только греет, она умеет сжигать сердца.

* * *

Антон приказал себе не смотреть на Катю, стоящую позади, за стойкой регистрации, но не смог этого сделать и оглядывался до тех пор, пока ее было видно.

А она стояла, улыбалась – искреннее – и махала ему, как маленькая девочка. Только вот глаза ее были грустными, и улыбка ее Антона обмануть не могла.

Но то, что она все же приехала, отдала ему этот браслет – он с неожиданной нежностью глянул на свое запястье, – Антона впечатлило.

Ему было тяжело не меньше, чем ей. Но он привычно спрятал все свои чувства поглубже, в нижний ящик сердца, тщательно упаковав, чтобы они не разбились. Сейчас следовало сосредоточиться на другом, но, черт возьми, как тяжело было это сделать!

Катя. Катя. Катя.

Его Катя. Беззащитная, хрупкая и такая сильная. Ни проронила ни слезинки, и Антон был благодарен ей за это.

Он не хотел, чтобы она плакала, хотя она плакала из-за него много раз. Парадокс.

В какой-то момент Антону показалось – уже в который раз, – что на него смотрит кто-то еще, помимо любимой девушки, но кто, парень так и не понял. Слишком уж много было в терминале людей.

Уже стоя в небольшой очереди на предполетный досмотр, неподалеку от рамок, Арин вдруг спросил:

– Сожалеешь?

– Что? – не сразу вынырнул из своих мыслей Антон.

– Хотел остаться с ней?