В ту ночь Бану не запомнила ни одно из своих сновидений. Проснувшись, она ощутила такой аппетит, которого у неё не было уже очень давно. С удовольствием выпив чашку кофе с молоком и сахаром, густого, словно карамель, и съев целых три булочки с корицей, Бану поняла, что больше не страдает. Солнце заглядывало в окно, свет преломлялся в хрусталиках люстры, и его радужные росчерки лежали на стене. Наконец-то Бану это заметила.

Весь день она бродила по дому и напевала, как безумная. Вечером позвонила Лейла и первым делом сказала:

– А Веретено о тебе спрашивало.

– Веретено пусть идёт… – Бану рассказала всё, что произошло с ней за вчерашний день.

– Значит, больше не будет ни стихов, ни выносов мозга мне? – уточнила Лейла. – И на танцы ты больше не придёшь никогда?

– Нет.

– А как я без тебя?

– И ты не ходи.

На том конце телефонного провода Лейла завздыхала, а затем призналась:

– Знаешь, а мне там нравилось. Они как-то не похожи на всё, что здесь есть.

– Я этого не замечала, – холодно ответила Бану.

– Потому что, кроме Веретена, ты вообще ничего не замечала, – резонно возразила Лейла.

Следующая ночь тоже прошла спокойно. Ложась спать, Бану взглянула на часы: они показывали самое обычное время, а не сдвоенное или зеркальное. Призраки в доме угомонились. Покойный кот вернулся на своё место под мойкой.

За следующие восемь дней Бану вернула свой прежний вид. Она поправилась (хотя талия так и осталась тонкой, что её очень радовало). На месте выпавших волос появились новые, синяки под глазами поблёкли, из взгляда исчезла затравленность. Бану больше не просыпалась в четыре часа утра, чтобы отдышаться после мучительно-сладких снов про Веретено. У неё даже появились новые замыслы для книги, и мир заиграл новыми красками. Амулет с каждым днём как будто становился тяжелее, словно набирал вес одновременно с его владелицей. Иногда Бану думала, что он тяжелеет, впитывая в себя зло, поразившее её. И вот наконец настал тот день, когда она должна была избавиться навсегда и от оберега, и от своей ужасной страсти.

Бану шла по бульвару, щурясь от солнца, которое уже опустилось и светило прямо в лицо (а надеть тёмные очки она, как всегда, забыла). Воскресный день выманил в центр города весь народ с окраин, люди, нарядившись в свои самые красивые одежды, с возлюбленными под ручку и детьми под мышкой, толпились, медленно продвигаясь по аллеям в сторону нового торгового центра, и людской поток был как загустевшая кровь, а торговый центр – медленно пульсирующее сердце. Бану плыла против этого потока, немного задержалась возле женщины с волнистым попугайчиком: за небольшую плату птица вытаскивала бумажку с предсказанием из стакана, полного маленьких свитков. Поборов в себе мимолётное желание снова испытать судьбу, Бану решила, что с неё всё же хватит сверхъестественного, и пошла к морю.