– Коннор, старик, это просто невероятно…

– Туалеты тоже оборудованы как надо, – похвастался друг. – И, говоря «как надо», я имею в виду не просто минимальные требования. Не хочу, чтобы ты или кто-либо еще приходил сюда и чувствовал, что тут почти хорошо и удобно. Я хочу, чтобы в моем баре каждому человеку было более чем удобно. Потому что так должно быть, верно?

– Верно, – сказал я. – Безопасная гавань.

Лицо Коннора озарилось такой улыбкой, что у меня защемило сердце.

– Да, – сдавленно проговорил он. – Именно так.

Пару секунд мы помолчали, чтобы не испортить значимость момента, а потом друг хлопнул меня по плечу.

– Давай, покажу тебе всё.

Он устроил мне экскурсию по бару, показал бильярдные столы в глубине зала и три мишени для дартса. Затем я припарковал кресло перед низким баром, а Коннор зашел за барную стойку и налил мне пива.

– Выглядишь так, будто тебе срочно нужно выпить, – фыркнул он. – Готов?

– Я как раз подумывал…

– О, черт, поехали.

Коннор оперся ладонями о стойку; с перекинутым через плечо полотенцем он выглядел прирожденным владельцем бара. Я чертовски им гордился.

Я знал, что друг начал меняться к лучшему в Италии, когда Руби заставила его устроиться на работу. Сначала он трудился помощником бармена, затем барменом, и наконец был повышен до менеджера. Он досконально изучил основы работы бара на собственном опыте, проще говоря, усердным трудом получил нужные навыки, хотя изначально собирался просто нанять сотрудников, ни во что особо не вникая.

– Это твой вечер, – сказал я. – Пусть твоим он и останется.

– Вечер станет еще более моим, если ты сделаешь ей предложение здесь. – Коннор огляделся вокруг. – Это чертовски идеальное место, но ему требуется крещение, понимаешь? Нужно значимое событие. На счастье. Договорились?

Друг выглядел таким счастливым. Он сиял новой версией своей ослепительной улыбки. Новая улыбка была такая же дружелюбная, как и старая, но беспечный аспект «всё в мире правильно» исчез. Коннор увидел воочию, что не всё в этом мире правильно. Но он всё еще был здесь, всё еще улыбался, и в этом была какая-то идеальная поэзия. Пережитый им опыт боли и потери сделал всё, что Коннор любил, более ценным.

Знакомое чувство.

Руби прибыла вскоре после меня. Они с Коннором поцеловались и с минуту стояли вместе, непринужденно болтая. Всё это время они держались за руки и явно не замечали никого и ничего вокруг – только друг друга. Наконец Руби в последний раз поцеловала Коннора в губы, большим пальцем стерла с его лица губную помаду и присоединилась ко мне.