Поездка в португальскую столицу окончательно скрепила наше с Ноэ взаимопонимание, нашу близость. Мы говорили обо всем, ничего не скрывая, ничего не стесняясь, мы воспользовались этими днями, чтобы окончательно убрать все недомолвки, заполнить последние белые пятна в его истории. Он задал мне уйму вопросов о моих студенческих годах, о нашей жизни с Николя, когда мы были ненамного старше, чем он сейчас. Он расспрашивал обо всем, вплоть до мельчайших деталей, – знакомился со своими родителями. Я наконец-то могла свободно обсуждать с ним ту юную женщину, которой тогда была, ее колебания, ее отчаяние. Я даже описала ему свое состояние, когда впервые явилась в фотостудию Поля. Было так приятно рассказывать сыну правду о себе, я испытывала огромное облегчение! Я не стремилась произвести на него впечатление, однако заметила, что моя история, то, что мне пришлось пережить, взволновало его. Я чувствовала, что мы стали по-новому уважать друг друга, потому что теперь ему известны мои слабые места. Между нами формировалась более здоровая, более искренняя и, главное, более прочная связь. Отныне на нашей любви не осталось темных пятен. Я могла любить сына, не опасаясь, что раскроются мои тайны, он мог любить свою мать целиком, со всеми достоинствами и ошибками.

Одна ночь дома, машина постиранного белья – и Ноэ отправился с друзьями на Корсику. А я осталась одна. Я легко переживала одиночество. Настолько легко, что без особых усилий отказалась от перечитывания письма Пакома. Мне это больше не было нужно; чтобы уснуть, меня не тянуло к письму. Поэтому я спрятала его в коробку с сувенирами на чердаке у родителей. Когда я расставалась с ним, у меня сжалось сердце, но я почувствовала себя спокойнее. Шло время, вот уже месяц, как Паком уехал, исчез из моей жизни. И сейчас он понемногу превращался в воспоминание…

Однако у меня остался один долг перед ним. Я нашла в библиотеке Ноэ “Этих господ из Сен-Мало”. Держа книжку в руках, я проникалась ее судьбой: бросалось в глаза, что книга много пережила, ее часто снимали с полки, переносили с места на место, перелистывали страницы. Она, должно быть, похожа на Пакомов экземпляр. Настало время моей встречи с этой историей. Как если бы чтение должно было завершить мое исцеление от Пакома. Он вставал у меня перед глазами между строчками романа, словно один из персонажей, как будто он жил где-то среди фраз, слов, был неотъемлемой частью истории мужчин и женщин другого века и в этой истории у него имелась собственная роль. Я даже находила диалоги, в которых он мог бы участвовать. Постепенно Паком становился действующим лицом книги, утрачивал материальность и перебирался на бумажные страницы.