В начале марта, когда стал сходить снег, в моей жизни произошли изменения. Мать Вайолет заболела, и та собралась в Нью-Йорк, к ней.

– А она не просила, чтобы ты тоже поехал? – поинтересовалась я у Дональда.

Мы сидели в гостиной и наблюдали, как ты делаешь первые неуверенные шаги.

– Просила, но я напомнил ей, что должен превратить Астбери в процветающее предприятие, как того требует папаша Драмнер, и никак не могу уехать весной, в самый разгар ягнения. Она согласилась.

Та весна, когда Вайолет отбыла в Америку, оказалась исключительно приятной. Дональд договаривался с Селиной, что якобы останавливается у нее в Лондоне, приезжал к нам, прятал машину за домом, и мы жили втроем, как настоящая семья. Единственное, о чем я жалела, – ты не мог называть Дональда папой, и нам приходилось соблюдать осторожность, чтобы не сказать лишнего при тебе. Однако ты не растерялся и сам придумал, как называть человека, ставшего важной частью твоей жизни.

– Мистер Дон, иди ко мне! – требовал ты, протягивая к нему ручонки.

Дональд катал тебя на лошади по двору, а ты пищал от удовольствия. Он привозил тебе сладости, а мне – отростки цветов, чтобы я посадила у себя в саду.

– Смотри, – сказал он однажды, слезая с Глори и протягивая мне небольшую веточку, покрытую шипами. – Я привез тебе розу. Садовник сказал, что это очень редкий сорт, который называется Полуночная роза.

Дональд улыбнулся и поцеловал меня.

– Давай посадим ее перед домом.

В долгие месяцы разлуки я сомневалась в его любви, а теперь всем сердцем понимала, что он меня любит. Слушая его взволнованные рассуждения о том, что многие люди живут в бедности, и как это несправедливо, что богатство сосредоточено в руках столь немногих, и что он не в силах изменить мир, зато может начать с малого – отремонтировать дома своих работников, я начинала уважать его еще больше.

– Дэвид Ллойд Джордж старается, но политики, которые в основном принадлежат к высшим слоям общества, боятся перемен и не хотят реформ, – вздохнул Дональд, когда мы сидели однажды вечером в саду.

– Мой папа говорил, что один раз толкнуть в море скалу – то же самое, что каждый день бросать в него сотни маленьких камешков. Большие изменения требуют времени, но они неизбежны, – сказала я. – Ты рассуждаешь не так, как все, однако со временем твою точку зрения примут многие другие.

– Мать считала меня странным, потому что в детстве я дружил с сыном конюха. Я требовал, чтобы он ел с нами, и таскал ему еду с кухни – он всегда казался голодным. Я не мог смириться с классовым неравенством.