Я был с ней нарочито груб. Тем вечером мне не хотелось разговаривать с Мэгги. У нее была удивительная способность делать все лучше. А я не хотел чувствовать себя лучше.

Я вообще не хотел ничего чувствовать.

Повернувшись, чтобы уйти, я закрыл глаза и почувствовал ее пальцы на моем предплечье.

– Мэгги, – прошептал я и заколебался, но она снова притянула меня к себе. Я посмотрел в ее голубые глаза, и она улыбнулась мне. Ее улыбка была идеальна. – Сейчас я не могу, – сказал я ей, но она не отпустила меня. Я вырвался из объятий Мэгги и отвернулся. – Не могу. Прости, я не могу.

Я не стал смотреть на ее реакцию и вышел из комнаты. Я хлопнул дверью своей спальни, схватил бутылку Jack Daniel’s и снова попытался вспомнить, каково это – ничего не чувствовать.

– Почему ты готовишь? Нам нужно ехать, – рявкнул я на Мэгги следующим утром, когда она стояла на кухне и делала блинчики. Я не понимаю. Прошлым вечером я был с ней груб. Я ясно дал понять, что как только мы проснемся, мы уедем.

Но она даже не взглянула на меня. Она продолжала готовить.

– Мэгги! – крикнул я, но ответа не последовало.

Я закатил глаза, подошел к холодильнику и открыл его, чтобы достать пиво. Но пива не было.

– Какого…

«Ладно».

Я подошел к бару и широко распахнул дверцу, но и там ничего не нашел.

– Ты что, издеваешься надо мной? – пробормотал я. – Мэгги, где выпивка?

Молчание.

– Господи, Мэгги. Ты немая, а не глухая!

Она повернулась ко мне, прищурилась и смерила меня таким взглядом, что я вынужден был перед ней извиниться.

– Но я серьезно. Где она?

Она указала на пустые бутылки в раковине. Мой живот сжался, и я резко втянул воздух.