Он навел на меня пистолет, и я зажмурился, но когда раздался выстрел, я не почувствовал ничего.
Открыв глаза, я увидел копов, стоящих за моей спиной, и Рикки, валяющегося на полу с простреленным плечом.
В квартиру ворвались полицейские и санитары. У меня плыло перед глазами, когда я смотрел, как они подбегают сначала к маме, потом к Рикки. Алисса и Сади беседовали с полицией, объясняя, что произошло. Я пытался открыть рот, но моя челюсть так распухла, что мне было больно говорить. Санитар подошел ко мне, чтобы осмотреть мое лицо, но я отвернулся прочь.
– Со мной все в порядке, – выдавил я, в горле у меня жгло. Но на мои протесты никто не обратил внимания, медики начали осматривать мои раны, говоря что-то о том, что придется вправлять нос и зашивать подбородок.
– Остальные вопросы мы зададим в больнице, – сказал Алиссе полицейский. – Поезжайте вперед, мы последуем за вами.
Она кивнула потом направилась ко мне. Когда ее пальцы легонько коснулись моего лица, она поморщилась.
– Ох, Ло… – прошептала она.
Я выдавил смешок.
– Т-т-ты… – Я умолк, вздрагивая от боли в челюсти. – Ты думаешь, меня побили? Видела бы ты моего противника!
Она не засмеялась. Наверное, потому, что это не было смешно.
– Идем, – сказала она. – Пусть тобой займутся врачи.
Я хотел сказать что-нибудь саркастическое. Я хотел успокоить ее, потому что видел, что она встревожена. Но слова не шли мне на язык. В голове бешеным вихрем крутились мысли: я думал о маме, о том, выздоровеет ли она. Я не мог перестать думать, как долго он избивал ее, прежде чем я пришел. Я не мог перестать думать о том, что меня не было с нею, чтобы защитить ее. Я не мог перестать думать о том, сколько раз я утверждал, будто ненавижу ее – хотя на самом деле я ее любил.
Я любил ее так сильно. И я подвел ее. Я подвел ее, когда ушел.