Ной по-прежнему болтал с гостями посреди лужайки и смеялся вместе с двумя мужчинами в костюмах из жатой ткани. Не соскучится еще за несколько минут. Я открыла сканированный документ.
Фотографии медленно загружались, поэтому я так же неспешно прокручивала их и внимательно разглядывала. Дети и подростки. Девочки моего возраста держат младенцев. Лица печальные, тяжелые пальто, вышедшие из моды шляпы, редкие улыбки…
А вот и она. Бабушка. Я бы узнала ее, даже если бы не видела ее снимок в альбомах Барбанелов, по которым поняла, как она выглядела в четыре года.
На ней были широкая куртка и шляпка.
И…
У меня перехватило дыхание, словно сердце запнулось о ребра. Я увеличила фотографию и поднесла экран к лицу. Между бровями у меня залегли морщины.
Здесь, на ключицах, у нее висело ожерелье.
Но ведь ей было всего четыре года. Почему четырехлетняя девочка носила ожерелье? И… тогда у нее его еще не было. Она еще не познакомилась с Эдвардом. Эдвард подарил ей ожерелье.
Или он его не дарил.
Или ожерелье действительно принадлежало бабушке. И наверняка так и было, иначе откуда оно у нее на этом снимке? Иных вариантов быть не может.
И это было разумно, правда? Ведь почему тогда она так хотела его вернуть? Она хотела его вернуть, потому что оно принадлежало ей. Оно с самого начала принадлежало ей.
Почему Эдвард солгал? Как он посмел? По какой причине он мог нам соврать?
Разве что…
Вообще-то это Хелен рассказала мне, что Эдвард подарил бабушке ожерелье. Формально это она солгала. Она поступила так, чтобы Эдвард не выглядел вором? Чтобы защитить репутацию семьи, о которой, по уверениям Ноя, она так сильно пеклась? Ради бога, зря они мне соврали. Может, у них была весомая причина, но им стоило признаться – особенно сейчас, спустя столько лет. Им было проще скрыть правду и надеяться, что я уеду?
Я обязана рассказать Ною.
Стремительной легкой походкой я прошла по лужайке и сделала небольшой шаг к Ною. Я положила ладонь ему на руку.
– Привет.
Он радостно улыбнулся и взял меня за руку.
– Это моя девушка, Эбигейл Шенберг.