– Я не знал!

– Тогда почему мы это не обсудили? Почему ты не сказал: «Ах да, то ожерелье. Я его видел». Почему позволил мне бултыхаться вслепую?

– Потому что мы были едва знакомы.

Я отпрянула, будто получила удар.

– Понимаю.

Ной подался вперед.

– Нет. Не уходи.

– Почему бы и нет? Боже, Ной! А потом, когда мы познакомились? Мы ужинали с твоей семьей, и шаббат… мы плавали вместе на лодке, разговаривали с раввином, съели сотню мороженого. Ты заставил меня думать, что мы друзья, что ты мне помогаешь, а сам все это время знал, где находится ожерелье. Ты просто пытался сбить меня со следа?

– Нет! – Ной провел рукой по волосам. – То есть да, когда мы только начали поиски, я старался не подпускать тебя слишком близко. А потом… я пытался решить, как правильнее поступить. Я пытался их защитить.

– Что ж, хорошо, – сказала я. – Ты добился своего. Ты защитил свою семью и сохранил тайны. Прекрасно! Можешь оставить себе и ожерелье моей бабушки, если твоя не станет его носить.

– Господи, Эбигейл, ясное дело, что теперь я бы тебе рассказал. После того, как узнал, что ожерелье принадлежало твоей бабушке.

– Разумеется, – с издевкой бросила я. Мне стало жарко, ужасно-ужасно жарко. Единственный способ защитить себя – превратиться в ледышку, покрыться коркой незыблемого холода. – Именно поэтому ты сразу все и рассказал, не став пить шампанское.

– Я раздумывал.

– И долго ты собирался раздумывать? Проклятье, Ной. – Я схватилась за юбку, сминая светлый фатин. Мой голос звенел, как натянутая струна. – Ты даже после Бостона мне не рассказал.

Его лицо смягчилось, и Ной потянулся ко мне.

– Эбигейл…

Я отшатнулась. Лицо пылало, а сердце билось быстро, словно крылышки колибри.

– Нельзя хранить такое в секрете.

– К Бостону я решил, что это неоднозначный вопрос. Неважно. Мы выяснили… мы думали, что ожерелье принадлежало моему деду. К чему подливать масла в огонь?