– Тебе разве не хочется локти кусать? – спросила Нико. Мы сидели на качелях у нее на заднем дворе и рассеянно отталкивались ногами от земли и вздымались в воздух. Мы сидели лицом к дубовому лесу и кленам за ее домом и смотрели, как мимо по делам пробегал то один кролик, то другой. – Я бы убила, чтобы оказаться там.

– Скоро узнаю. Я не хочу видеть, как кто-то покупает бабушкино ожерелье. Я хочу узнать, но все же это отстой.

Я провела ладонью по траве.

– Когда проводишь с кем-то столько времени, это неизбежно.

– Но ты скучаешь по нему?

Я всем нутром чувствовала, как сильно скучаю по Ною, и в ответ пожала плечами.

Но Нико была слишком внимательной.

– Ты еще хочешь с ним встречаться?

– Я даже не знаю, как это будет.

– Знать необязательно, – возразила Нико. – Тебе можно просто попытаться выяснить.

Несколько дней спустя мы узнали сумму, которую собрали, продав ожерелье: это была шестизначная цифра – больше ста тысяч долларов. И боль, вызванная отказом от ожерелья бабушки, заглушилась осознанием того, какую пользу принесут эти деньги.

Когда моя бабушка приехала в Штаты, ей повезло. Нашлись люди, готовые ее принять. У нее была женщина, которая до конца жизни звонила ей раз в неделю. Когда твои люди жили в диаспоре, так вы и поступали. И неважно, были ли это сороковые годы Европы или Америки, или в шестнадцатый век Испании и Марокко. Ты всегда заботишься о ближнем.

Не у всех были средства, община и удача, как у бабушки.

Мы отдали деньги на благотворительность и ответили на несколько интервью, а потом жизнь пошла своим чередом. Я написала убойное вступительное сочинение в колледж и даже не чувствовала себя виноватой, что ради стипендии извлекаю выгоду из истории своей семьи. Наступил и прошел Рош Ха-Шана[18]. Мы ели сладкие яблоки в меду и пирог с гранатом, и кугель. Мы с папой сплели и испекли круглую халу, как научила нас бабушка. На службе напомнили, как важно просить прощения у всех, кого мы подвели в прошлом году, а потом, через десять дней, наступил День всепрощения.

Я сидела на веранде за домом и смотрела, как пробиваются сквозь лесную чащу лучи света, а еще думала о том, как безумно люблю Ноя Барбанела.

– Милая, все хорошо?

Я подняла голову. Мама прислонилась к стеклянным дверям. Встретившись со мной взглядом, она вышла на улицу и прикрыла дверь, сев на скамейку со мной рядом.

Я устремила взгляд на деревья.

– Все хорошо.