Лицо Самата скривилось от злобы, рукоять пистолета во вспотевших ладонях скользила, и он сжал ее крепче:

— Молчи! Ты просто дерзкая, избалованная девчонка! Но я научу тебя смирению, — зло прошептал он.

Пользуюсь тем, что Самат отвлекся, Мерьель оглянулся. Мобильный, как назло, остался в другой комнате, а стационарный телефон находился на кухне, за спиной парня. Видя, что Самат находится в крайне нестабильном состоянии, Джабир боялся, что стоит ему сделать хоть шаг к нему или оставить молодых людей наедине, то Самат тут же сорвется, и кто-то из них получит пулу. Мерьель посмотрел на Хадижу: девушка была смертельно бледной, ее потряхивало, впрочем, как и его самого, но несмотря на страх, стояла она прямо, гордо вскинув голову, и смотрела на Самата беззастенчиво. Тот также сверлил девушку злым взглядом, словно размышляя, что ему делать дальше. Пожалуй, это был единственный шанс. Джабир одним рывком бросился вперед, хватая Самата за руку и разворачивая к себе, в попытке выхватить пистолет.

Хадижа вскрикнула от неожиданности, наблюдая за борьбой мужчин.

— Беги! — приказал ей Мерьель.

Второй раз Хадиже повторять было не нужно. Она мигом пронеслась мимо них, прямо ко входной двери. Руки дрожали, пальцы не слушались, сердце больно ударялось о ребра, а воздух в легких, которые словно сжались до невразумительных, жалких размеров, поступал неохотно, но Хадижа, несмотря на все слабости своего тела, все-таки справилась со злосчастным замком. Стоило ей сделать шаг на лестничную площадку, как звук выстрела заставил её в ужасе замереть, слыша, как эхо от этого страшного, оглушительного звука заползало прямо в подкорку.

— Стой! Назад! — приказы Самата били по нервам, а чувство самосохранение требовало, чтобы она сделала противоположное, ведь до спасительной свободы остается совсем немного. — Назад, я сказал! Или ты хочешь, чтобы твой драгоценный преподаватель сдох?! — в голосе была злая усмешка, и Хадижа не могла не повернуться, тихо возвращаясь в квартиру. — Вот умница, — нежно улыбнулся парень: в его глазах мелькнул нездоровый блеск, а на лице — болезненный румянец.

Пистолет до сих пор был направлен в сторону Мерьела, а сам художник лежал на полу, зажимая бок. Одежда мужчины стремительно окрашивалась в алый цвет, и Хадижа смотрела на это, как на какой-то кошмарный сон, творящийся наяву.

— Мсье Мерьель! — кинулась нему она, чтобы помочь хоть чем-то.

Самат же облизывал пересохшие губы. Во рту вообще неожиданно стало очень сухо. Разум подсказывал, что сейчас сотворил непростительную ошибку, что если на крики, возможно, никто и не обратил внимание, то звук выстрела точно заставит соседей вызвать полицию, а это значит, что нужно уходить, уезжать, бежать.