– Что–нибудь в центральной части – не слишком далеко на север, не слишком далеко на юг. Кэролайн советует Дербишир, но посуди сам, зачем мне Дербишир? Уж если я захочу посетить эту часть Англии, я ведь смогу остановиться у тебя в Пемберли. Поэтому я дал задание своему агенту подыскать что–нибудь в Хартфордшире или в соседних графствах. Надеюсь,ты не откажешься съездить туда со мной, когда он найдет подходящий дом.
– Конечно, если ты все–таки решишься на это.
– Ты сомневаешься во мне?
– С тебя станет быстро поменять своё мнение, как только ты увидишь первую же симпатичную мордашку, и это не позволит тебе уехать из Лондона, – усмехнулся я.
– Ты выставляешь меня совершенно легкомысленным, –засмеялся он,– а я–то верил, что ты мой друг!
– Так я и есть твой друг.
– Тем не менее, ты не уверен, что я способен следовать собственным же планам? Клянусь честью, в этот раз я не проявлю слабости, и ничто не сможет отвлечь меня от покупки дома в тихом уголке. Ведь ты же не откажешься навещать меня там?
– Можешь на меня расчитывать.
– И ты должен захватить с собой Джорджиану. Кстати, как она? Давненько я не видел её. Пожалуй, нам с Кэролайн следует заехать к ней.
– Она сейчас не в Лондоне. Я отправил её на лето в Рамсгейт.
– Очень разумно. Я и сам жду–не дождусь, как бы уехать из города.
После обеда мы расстались. Будь это ещё Сезон, я бы не сильно верил, что он покинет Лондон, несмотря на его уверения. Но город опустел – никакого женского общества, и был шанс, что Бингли осуществит свой план. Ну разве что какая–нибудь леди из северной Англии поразит его воображение, и он останется в Лондоне до самого Рождества!
Утром получил письмо от Джорджианы, живое и ласковое. Рад, что додумался послать её на море. Пишет, что они благополучно добрались до места и дом ей очень понравился: «
Я собрался было убрать его в бюро к другим письмам, но вдруг обратил внимание на её более ранние письма. Достал одно из них и сравнил с только что полученным. Прогресс был налицо – за последние годы и почерк, и стиль заметно улучшились. Однако я обратил внимание, что старые письма были удивительно трогательными, хотя почерк и грамматика оставляли желать лучшего.