В тщетной попытке преодолеть суровые акустические законы ослабления звука Фердинанд закричал в небо:

— Нет, нет, не туда, разворачивайтесь обратно!

Пикирование продолжалось. И тут из-за гористого мыса ударила молния, огонь стремительно понесся к гидроплану. Им оставалось только безмолвно, с растущим ужасом смотреть, как он настиг цель, и в ясном небе вспыхнул ослепительный шар. На мгновение все словно бы зависло в воздухе, потом к земле потянулись полосы черного дыма. Миранда смотрела, открыв рот и онемев. Обломки самолета со свистом попадали в залив, разбив его зеркальную поверхность и взгорбив ее волнами. Потом волны стихли, превратившись в морщинки, морщинки разгладились, и ничего, ничего не осталось.

— Смотри, смотри, — сказал Фердинанд, глядя в другую сторону. Далеко на юго-востоке колыхался купол одинокого парашюта. Достав бинокль, Фердинанд навел его туда. Пилот гидроплана за стропы разворачивал парашют вглубь суши.

— Гадство, — сказал Фердинанд. — Вот же гадство.

* * *

Моя первая смерть. Да, на «сикораксах», наверное, были пилоты, но это первая смерть моего персонажа, человека, которого я знал. Это, что ни говори, потрясение. Некая крайность. Все так хорошо начиналось, как тихая городская мелодрама, и вот ставки поднялись настолько высоко, что, по-моему, это было неизбежно, вопрос только времени. И все же такой славный парень.

* * *

Линкор весь день оставался неподвижен. Изредка взлетали и садились вертолеты. Подошло еще одно британское судно, потом и третье, встали на якорь, загораживая выход из залива. Ждали. Сербские гвардейцы Тони получили плату до конца месяца, поэтому до тех пор они были рады подчиняться Фердинанду. Но теперь, после гибели Тони и самолета, представлялось, что шансов выбраться отсюда живыми меньше, чем страниц в учебнике политшпионажа.

Несмотря на старания Фердинанда, Миранда все как-то не могла отойти от потрясения. Она запиралась в комнате и подолгу плакала, а потом, когда слезы кончались, смотрела в стену. Она заказывала горы шоколада, который неизменно попадал в унитаз после краткого визита в верхнюю часть ее желудка. Она постоянно прокручивала в голове вопросы, на которые находила миллион разных ответов.

Фердинанд предавался раздумьям. Он сидел за компьютером Тони, глядя на выдаваемые программой «ВСЕ 1.1» картинки, казалось бы, продолжая дело Тони, но без должной сосредоточенности. Вопросы, возникшие пару недель назад, тогда несли с собой такое освобождение, такое раскрепощение, а теперь захватили власть над ним, сковывали его ум. Он забыл о линкоре и ожидании нападения, он просто сидел и поражался, как далеко его любовь, это его чувство, смогло завести его. Он не стал убивать Миранду, потому что она была невинной, но теперь умер другой невинный человек. Он попытался оправдать эту смерть, напоминая себе, что Тони был мошенником, хакером, но это не помогало, суть в итоге оставалась та же — Тони получил пулю, предназначенную для него. Он не должен был умирать. А ради любви? Действительно ли люди умирают ради любви? Сам бы он умер? Миранда сказала, что не сможет, но сначала она говорила, что умрет. А он сможет? Это и составляет истинную любовь? Как любили те, кто жили долго и счастливо и умерли в один день? Они уже не любили? А может быть, медленное умирание самой любви из-за порожденного привычкой презрения еще хуже? Может быть, лучше умереть, пока не умерла любовь.