Эдвин снова открыл рот, чтобы возразить, но Аликс заставила его умолкнуть:

— «Уинкрэг» и переодеться во что-нибудь удобное. А иначе — не пойду вообще.

Эдвин ждал в холле, барабаня пальцами по мраморной столешнице.

— Добрый вечер, Роукби, ты все еще на ногах?

— Да, мистер Эдвин. Эккерсли вывел ваш автомобиль и просил передать вам, что сам поехал обратно домой. Не хочет заставлять сэра Генри ждать. Он надеялся, вы не станете возражать.

— Нет, не стану.

— Могу я чем-то помочь, сэр?

— Принеси мне бутылку шампанского.

— Конечно, мистер Эдвин. Вы бы желали бутылку того особого сорта, что специально держит сэр Генри?

— Просто что-нибудь шипящее, игристое и успокоительное для нервов.

— Я немедленно позабочусь об этом.

В доме было тихо. Даже трубы на время оставили свое глухое, утробное урчанье и лестница не издавала ни единого скрипа, когда Аликс осторожно, ступенька за ступенькой, поднималась по ней. Нигде не хлопала дверь, не разносился эхом по коридорам звук шагов. Казалось, она совершенно одна во всем доме. Что, разумеется, неправда.

Возникло ощущение, что на дом наложено заклятие. Тишина была того типа, который наводит на мысли о мрачном замке, населенном существами иной, потусторонней природы. В любой момент здесь можно столкнуться со злобной ведьмой или каким-нибудь иным порождением ада, нацеленным назло и проказы. Аликс велела себе не дурить, но тем не менее была рада благополучно добраться до двери своей комнаты.

Часы над камином тихо тикали, огонь скулил и подвывал, словно беседуя сам с собой — приглушенные, мирные, привычные звуки. Горела единственная лампа — та, что возле постели. За пределами маленького кружка света комната погрузилась во мрак, если не считать неярких язычков пламени, отбрасывающих маленькие тени, пляшущие на деревянной обшивке стен. В хорошем готическом романе это был бы самый подходящий момент для появления монаха без головы или призрака падшей горничной.

Горничная уже убрала твидовый костюм Аликс. Аликс подошла к платяному шкафу и начала снимать с плечиков юбку, когда услышала шорох.

Определенно он исходил от лестницы. Наверное, Эдвин пришел поторопить сестру. Какое-то время Аликс прислушивалась, но все стихло. Видимо, это, по своему обыкновению, кралась Липп, направляясь за отваром для бабушки или за какой-нибудь мерзко пахнущий пастилкой, которые та любила жечь в спальне. Аликс не могла вообразить себе ничего хуже при головной боли, чем бродящую вокруг Липп, но бабушка, бесспорно, привыкла к ней за долгие годы.

И кстати, было что-то немного странное с этой мигренью. Вопреки скверному самочувствию, сопровождавшемуся раздражительностью, бабушка плотно поела за ленчем. Обычно, когда ее сваливал в постель очередной приступ головной боли, она уже за несколько часов смотреть не могла на пищу. Да и лицо ее на сей раз не принимало мертвенно-бледный оттенок, так хорошо всем знакомый.