— Здравствуйте, мои дорогие! — приветствовала племянников Труди. — Вот готовлю свежие цветы, они долго не стоят, когда работает центральное отопление. Не ожидала увидеть вас обоих так рано. Как Урсула? А Утрата?

Эдвин смахнул со стола кучу оборванных листьев и куски стеблей, вытер рукавом влагу и выложил перед теткой ту самую газету.

— Остановись на минутку, тетя Труди. Нам нужны твои комментарии.

Труди застыла, точно прикованная к месту, с поднятым секатором в одной руке, с веткой кизильника — в другой.

— Хелена, — пробормотала она. — О Боже.

— Прочти это! — распорядился Эдвин, забирая у нее секатор.

Глаза тетки блуждали по комнате, останавливаясь на чем угодно, только не на газете.

— Я понимаю, ужасно видеть это написанным… Ваша бедная мать…

Но Эдвин был безжалостен.

— Забудь о трагических обстоятельствах. Посмотри на дату.

— О! О Боже!..

Аликс пододвинула стул и усадила на него тетку.

— Эдвин, тебе не обязательно быть таким жестоким.

— Мне? Я не жестокий. Жестокими надо назвать людей, насочинивших всю эту кучу вранья, которой нас потчевали годами.

— Конечно, это ошибка. Я имею в виду дату. Хелена погибла в сентябре. Или даже в октябре?

— Ты хочешь сказать, что она умерла после рождения Утраты, двадцать третьего сентября? Ведь именно тогда ее день рождения, не так ли?

Труди кивнула. Она все крутила и крутила в руках обрывок шпагата, наматывая его на пальцы, затягивая так сильно, что он впивался в плоть.

— Это не выдерживает критики! — бросил Эдвин.

— А если в газете нет ошибки? — поддержала брата Аликс. — Если Утрата родилась в сентябре, а мама погибла в августе? В этом случае мама не могла быть матерью Утраты. Утрата нам не сестра, правда, тетя?

Труди посмотрела на свои руки с куском шпагата, но ничего не сказала.