Уоллес старался сесть, в то время как двое фельдшеров пытались удержать его в горизонтальном положении.

— Мне надо поговорить с копами.

— Они обыскивают дом, мистер Уоллес.

— Пойдите и приведите их.

— Вы сможете поговорить с офицерами позже. Им нужно ваше заявление. А пока что мы отвезем вас в реанимацию и сделаем рентген…

— Вы никуда меня не отвезете, — Уоллес оттолкнул руку фельдшера, на сей раз попав правильно. — Отвалите. Со мной все в порядке. Я должен предупредить Тори, принесите мой телефон. Он на кресле в спальне.

Фельдшеры обменялись друг с другом понимающими взглядами. Один из них вышел из ванной в спальню, и через несколько минут послышался его голос:

— На кресле нет никакого телефона.

Уоллес застонал в ответ:

— Он забрал мой телефон. А там был ее номер…

— Чей номер?

— Господи! Да Тори, чей же еще!

— Сэр, пожалуйста, ложитесь и позвольте нам…

Боннел сгреб молодого фельдшера за грудки:

— Я ведь сказал вам: со мной все в порядке. Но если что-нибудь случится с Тори, я прежде всего расправлюсь с вами, и поверьте, я сумею превратить вашу жизнь в ад. Поэтому вам лучше привести сюда копов немедленно!

Кобурна научили спать также эффективно, как и делать все остальное. Он проснулся ровно через два часа, чувствуя себя если не отдохнувшим, то по крайней мере восстановившим силы.

Хонор все еще лежала рядом с ним, словно слившись с его телом. Кобурн отлежал правую руку, и теперь ее пощипывало, но он не обращал внимания. И вовсе не собирался вынимать руку оттуда, где она лежала между грудями Хонор. Ли не хотел будить ее раньше времени. Да и руке было там вполне уютно.

А правая рука Хонор лежала на его груди, и Кобурн с ужасом осознал, что во сне накрыл эту самую руку своей левой рукой, прижимая крепче к сердцу.

Он вынужден был признать: этой женщине удалось задеть его за живое. Этой скромной школьной училке, хранившей верность покойному мужу, которая тем не менее занималась с ним любовью также страстно и неистово, как боролась с ним два дня назад, и удалось-таки проникнуть под маску цинизма и равнодушия, которую он носил.