Птенец был, казалось, безобидной породы – то ли голубь, то ли и вовсе куропатка, – но иногда в нем проглядывало что-то и от орла. Кроме того, с ним можно было разговаривать на всякие отвлеченные, не связанные с насущными проблемами племени темы, и, кроме того, в его лице сеньор Лопес обрел наконец достойного шахматного противника.

Когда Карл начал проявлять интерес к окружающему, вместо того чтобы просто приходить в себя после тяжелой работы, упражнений и водопада, иначе говоря, когда у него появился досуг, не связанный непосредственно с едой и сном, этот интерес и этот досуг стало необходимым чем-то заполнить.

И охотничье оружие, и удочки, и конюшня – все было предоставлено в полное его распоряжение. Насчет последнего – то есть конных прогулок, которые позволяли как-никак удалиться на значительное расстояние, – сеньор Лопес также предоставил ему полную свободу, взяв лишь слово, что эти прогулки не будут иметь целью гасиенду Лопес и он не станет тем или иным способом искать встреч с его дочерью.

Карл согласился, но сразу же заявил, что нуждается кое в чем еще – а именно в газетах и книгах. Книги, объяснил Карл, нужны ему для того, чтобы усовершенствовать свой испанский (жители селения были неразговорчивы, а при необходимости пользовались собственным юто-ацтекским наречием), а газеты – для того, чтобы узнать как можно больше о стране, где ему теперь предстоит жить.

Сеньор Лопес, недовольно ворча, выполнил его просьбу, привез ему газеты и ящик с книгами; подбор книг, правда, осуществлялся случайным образом, благодаря чему там оказались такие шедевры переплетного искусства, как руководство по гаданию на кофейной гуще и календарь садовода; но были там и трехтомная «История конкисты», и Габриэль Гарсиа Маркес, «Сто лет одиночества» и «Полковнику никто не пишет», и славный рыцарь Дон Кихот Ламанчский; так что в общем и целом Карл остался доволен.

Кроме тестя, его навещали и другие будущие родственники; чаще других (что поистине удивительно!) приезжал тот самый, с расцарапанной физиономией, кузен Мануэлы, который ударил его ножом – не без сожаления, как мы уже объясняли, но все-таки ударил.

Его звали Винсент, или, как он себя называл, Виннету, и он был лишь ненамного старше Карла. При первой встрече в горах обе стороны, блюдя достоинство, вели сдержанную беседу о видах на урожай маиса, стараясь не смотреть ни на шрам на шее, полностью затянувшийся, но все еще заметный, ни на гораздо более заметные следы ногтей, идущие наискосок от угла левого глаза к подбородку. Не будь этих глубоких, труднозаживающих царапин, Винсент выглядел бы вполне симпатичным парнем.