— Я вам за все заплачу. За поезд и… за то время, что он был у вас. Я заплачу вам даже больше — прямо сейчас!

Кэролайн метнулась к ящику комода, вынула кошелек, полный монет, протянула его женщине.

— Вы не возьмете его себе? — спросила она внезапно дрогнувшим голосом.

Миссис Кокс уставилась на нее:

— Взять его себе? Что это может означать? Я не принимаю к себе детей за плату, даже не думайте! Вы его мать, ребенок должен быть с матерью. Да вы сами-то посмотрите, как вы здесь живете! — Она обвела рукой комнату. — У меня и так хватает голодных ртов, своих детей хватает, чтобы брать в дом еще одного!

Казалось, женщина вне себя. Кэролайн ничего не оставалось, как только в отчаянии смотреть, как миссис Кокс развязывает лямки на плече.

— Вот. Я вам его доставила. В целости и сохранности. Вещички все в этой сумке, все, кроме коляски — он из нее вырос, и я не могла везти еще и ее. Я… надеюсь, вы будете его любить, мэм. Чудный мальчуган, он заслуживает, чтобы мама его любила…

Няня посадила Уильяма в кресло, на алую шелковую подушку. Он поднял к ней руки и засмеялся.

— Нет, солнышко, ты остаешься со своей мамочкой. — Глаза доброй женщины наполнились слезами.

Теперь, когда подошло время уходить и оставить ребенка, миссис Кокс колебалась. Она переводила взгляд с Уильяма на Кэролайн и обратно, лицо ее исказила душевная боль, руки мяли юбку.

— Как следует заботьтесь о своем малыше, леди Кэлкотт, — напутствовала она Кэролайн и поспешила прочь из комнаты.

Уильям с минуту сидел спокойно, рассматривая незнакомые предметы в комнате. Потом он начал плакать.

В панике, не зная, куда спрятать Уильяма, Кэролайн подхватила его на руки и бросилась по задней лестнице в свою спальню. Там она положила ребенка на кровать и остановилась, отступив на шаг. Прижав ладони к вискам, она пыталась собраться с мыслями, унять бешено бьющееся в груди сердце. Она задыхалась, в глазах потемнело. Торопливо порывшись в сумке с вещами Уильяма, она отыскала пустышку и сунула ему, чтобы отвлечь. Он перестал плакать, успокоился, схватил знакомый предмет с мелодично звенящим колокольчиком, что-то тихонько заворковал, будто разговаривал сам с собой. На лице мальчика яснее обозначились высокие скулы и прямые брови, типичные для индейцев понка. Как ей могло прийти в голову, что это — дитя Корина? Уильям был чистокровным индейцем, это было совершенно очевидно, даже если бы она теперь не знала, что в ее неспособности принести Корину ребенка больше виноват Корин, чем она сама. А это означало, что она похитила ребенка Джо и Сороки. Осознание тяжести этого чудовищного преступления обрушилось на Кэролайн как топор убийцы. Она осела на пол, затыкая рот кулаком, чтобы подавить безудержные рыдания, которые душили ее. И главное, она ничего не могла сделать, чтобы исправить свое жуткое злодеяние. Ей нечем было искупить свою вину перед Сорокой — милой, доброй и преданной Сорокой, которая не делала ей ничего, кроме добра, которая теперь страдает без своего сына, увезенного от нее за тысячи миль. Тысячи миль, которые никогда уже не пересечь ни ей, ни Уильяму. Оба они теперь в другом мире, в другой жизни. Привезя ребенка сюда, она перешла грань, ступить за которую больше невозможно. В это мгновение Кэролайн не понимала, как ей жить дальше с тем, что она наделала. Почти без чувств, она сидела на ковре, желая только одного — умереть.