— Бет немного получше выглядела, когда уезжала, — сообщаю я, откупоривая бутылку, и наливаю вино в два больших бокала. — Спасибо, что ты сказал ей… то, что сказал. О том, что Генри счастлив.

— Это правда, — замечает Динни, делая глоток, на его нижней губе появляется влажная алая полоска.

Подумать только, он знал. Все это время, все годы. Но и он, впрочем, не знает, что сейчас испытываю я, каково это — оглянуться и обнаружить, на какой зыбкой почве, оказывается, стояла до сих пор.

— Это что, кстати? — осведомляется Динни, ковыряя вилкой еду.

— Курица под соусом провансаль. А это — сырные клецки. Салат из фасоли разных сортов и консервированный шпинат. А что? Какие-то проблемы?

— Нет, проблем никаких. — Он озорно улыбается и приступает к еде.

Я цепляю клецку на вилку. Натуральный пластилин.

— Жуть какая. Прости. Повар из меня всегда был никудышный.

— Курица недурна, — дипломатично замечает Динни.

Это так непривычно для нас обоих. Сидеть рядом, есть, болтать просто так, ни о чем. Непривычна сама мысль о том, что мы можем быть вместе в новом, изменившемся мире. Повисает молчание.

— Моя мама сказала мне, что ты был влюблен в Бет… тогда, в детстве. Ты поэтому никому не рассказал, как все было на самом деле? Чтобы защитить Бет?

Динни медленно прожевывает, глотает.

— Нам было по двенадцать лет, Эрика. Но выдавать ее я не хотел, нет.

— Ты до сих пор ее любишь? — Не хочу слышать ответ, но мне важно знать.

— Она теперь совсем другой человек. — Динни смотрит в тарелку, хмурится.

— А я? Я та же самая?

— Во многом, — усмехается Динни, — такая же настырная.

— Я не нарочно, — оправдываюсь я. — Просто не хочу ошибиться. Просто хочу… чтобы все было правильно.

— Ты всегда этого хотела. Но жизнь не так проста.