– Уэс не дал бы никогда и никому помешать его планам на будущее Скотта. Никогда и никому. Даже своему собственному обсевку. А ведь мы знаем, как Уэс гордится своим семенем.
Последнее замечание неприятно кольнуло Мэри-Ли. Впрочем, она не сомневалась, что Уильям именно этого и добивался.
– Я уверена, что ни Скотт, ни Дора, ни даже Уэс не отмахнулись бы…
– Я не имел в виду, что они отмахнутся от нежелательной беременности. Просто Уэс сделал бы все от него зависящее, чтобы этой проблемы не было.
Мэри-Ли была вынуждена согласиться. Уильям прав. Уэс способен на все.
– Что, черт побери, там творилось? – тихо спросил Бегли, пока они с Филином осторожно пробирались к машине по обледеневшей дорожке перед домом Хеймеров.
– Не могу сказать, сэр.
Как только они оказались в машине и Филин завел двигатель, Бегли вновь заговорил:
– Но ты же что-то почувствовал, верно? Мне же не померещились эти подводные течения?
– Отнюдь нет. Мне казалось, что мы смотрим спектакль, где все актеры тщательно разучили свои роли.
– Удачное сравнение.
Бегли снял перчатки и энергично потер руки, наблюдая, как Датч и Уэс прощаются на крыльце. Затем шеф полиции прошел к своему «Бронко» и забрался внутрь.
Оглянувшись на дом, Бегли начал рассуждать вслух:
– Мать, похоже, буквально разваливалась на куски. Уэс Хеймер говорил слишком громко. Слишком явно лез сотрудничать и вообще был чересчур боек. Я не поверил ни одному его гребаному слову. Бертон играл и нашим и вашим, всеми силами старался защитить от нас своего закадычного друга, и плевать он хотел на Миллисент Ганн, потому что думал только о своей бывшей жене. А сам мальчишка…
– Врал.
– Почем зря.
Филин выждал, пока «Бронко» не отъедет, а затем вывел седан на дорогу и последовал за машиной шефа полиции на безопасном расстоянии. Бегли направил на себя шторку обогревателя, хотя из него все еще шел холодный воздух.
– Но почему он врал, Филин? Что он скрывает? Все, кроме нас, ходили вокруг да около, только хотел бы я знать, вокруг чего?
– Я не знаю, сэр, но мне кажется, Бертон тоже не посвящен в эту тайну.
– Вид у него был растерянный, верно?