Она посидела немного, глядя в одну точку, и вновь непроизвольно покосилась на телефон. Ей хотелось, чтобы Царьков позвонил еще, чтобы он оправдывался, чувствуя себя виноватым, но мобильный безнадежно молчал. Тогда Елизавета заплакала – злобными, беспомощными слезами, желая ему при этом всяческих бед и козней. Попадись сейчас Тимофей ей под руку, ему бы и впрямь не поздоровилось – она чувствовала себя тигрицей, у которой разорили логово, коварно обкраденной амазонкой, хозяйкой дворцов, обращенных в пыль по чьему-то зловредному наговору.

«Какой же стервец! – проносилось в голове. – Какой же мерзкий лицемерный лгун! Пусть бы все его проблемы оказались взаправду. Хоть бы ему не выбраться из них и вообще попасть в кутузку – там ему покажут сладкую жизнь!»

Ей было жаль себя, жаль несостоявшейся свадьбы, вселенной внутри и всех ее чуть теплящихся жизней, в которых, взятых по отдельности или вместе, стало чудиться что-то сиротское. «Никому, никому нет дела, – шептала Лиза с обидой. – Каждый норовит расписаться в своем убожестве – и этот тоже, герой на ‘Тойоте’. ‘Тойоту’-то у него отберут – или как там это у них бывает? Пусть отберут и по миру пустят – и все женщины от него отвернутся, и не нужен он будет ни одной!»

Поплакав, она промокнула глаза салфеткой и осмотрелась кругом. Аппетит ее пропал окончательно, еда вызывала отвращение – равно как и вид аккуратной, только что отделанной кухни, в которой, как и во всей квартире, витал нежилой дух. Клетка с евроремонтом, – подумала Елизавета. – Провинциальная урбанистическая пастораль. Он полагал, я буду восхищена этим его комфортом? Таким можно удивить разве что местную дурочку – вот пусть и удивляет, если еще сможет. А таких, как я, эта кухня больше не увидит, и следа их здесь не будет – никогда!

Она вытащила ложку из банки с вареньем и поглядела на нее задумчиво. Капли медленно стекали вниз – кровь ангела, обращенная в сладкий яд, засахаренные алые розы… Внутри вновь остро кольнула обида, и Лиза, неожиданно для себя самой, зачерпнула ярко-красной массы и с силой плеснула на стену.

Результат оказался впечатляющ: по небесно-голубой поверхности растекалась кровавая клякса. «Класс, – похвалила себя Елизавета, – вот вам и след», – затем вновь набрала полную ложку и поставила еще одну кляксу неподалеку от первой. Несколько минут она оценивающе рассматривала содеянное, потом встала и принялась изучать внутренности холодильника и кухонных шкафов – в поиске дополнительных художественных средств.

«Жениться хотел? Хотел, чтоб я тут была хозяйкой? Ну вот я и похозяйничаю, – приговаривала она, распахивая дверцы. – Ну-ка, что тут у нас есть?»