— Двадцать пять тысяч налом, — сказал я ему. — Он, как обычно, попытался скостить сумму. Но я ему снова: — Двадцать пять кусков налом. — Я же не дурак.

— Это точно. — А про себя подумала: идиот. — Как обычно? То есть он и раньше прибегал к твоим услугам, если хотел от кого-то избавиться?

Фрай промолчал, и Ева понимающе кивнула.

— Тут прослеживается закономерность. Правда, закономерность Александера. Пусть кто-то сделает за него грязную работу, причем за гроши. А сам он здесь ни при чем, он же умный.

— Он платил мне за то, чтобы я их попугал. Например, избил или сломал руку.

— То есть в случае с Мартой Дикенсон, Александер впервые нанял тебя именно для убийства?

— Это стоит дороже. В два раза дороже, сказал я ему. Затем я взял ее вещи, ее пальто. Хорошее такое пальто. Чтобы все подумали, будто это ограбление. Вам бы ни за что не узнать, что там было на самом деле, если бы не этот засранец Мило.

— Да, ты постарался, чтобы все приняли это за ограбление. Весьма дальновидно с твоей стороны. А вот Александер дурак. Он велел тебе это сделать в том месте, которое напрямую связано с ним самим. Здесь ты ни при чем, это не твоя вина. А как с Парзарри? Какая договоренность была насчет него?

— Он…

— Кто — он?

— Александер, кто же еще. Он сказал, мол, бухгалтера нужно пустить в расход. Слишком много знает. Александер тогда сказал мне так: «Выясни, проболтался он или нет, и избавься от него». Я ему в ответ: «Это будет дороже. Он как-никак мужик. С мужиком сложнее, чем с бабой. Так что это дело стоит других денег».

Ева кивнула, как будто воздавая должное его деловой хватке.

— Все верно. Ты делаешь работу, ты называешь цену. И сколько же?

— Тридцать тысяч. Он, конечно, ни в какую. Но и я стою на своем. Тридцать кусков, и ни центом меньше. В общем, пришлось ему раскошелиться. Ведь мне еще нужно было придумать, как пробраться в эту гребаную «Скорую» и все такое прочее. И тогда я сказал ему, мол, гони ко мне Мило. А это дополнительное бабло. Но куда деваться. Заплатил. Сказал: «Главное — результат», все остальное — на мое усмотрение.

— С Ингерсолом была та же история?

— Он смотрел на меня как на дерьмо. Звал меня Буббой. Я ему не Бубба! — заявил Фрай, и его щеки вспыхнули злобным румянцем. — Я не работал на него, он же вел себя так, как будто я у него мальчик на побегушках. Александер сказал, что от него тоже нужно избавиться. Я потребовал с него тридцатник, хотя сделал бы и за меньшее. Потому что у меня давно чесались руки. Ингерсол насмехался надо мной, смотрел на меня сверху вниз, как на дурака. Я не дурак.