И тут дверь с пушечным грохотом врезалась в стену, а пуля вторично ударила Завадского в раненое плечо. Не успев ничего понять, он упал на Никиту. Фигуры в черном, в бронежилетах и шлемах-полусферах, с автоматами наизготовку, как тени, втекли в квартиру. Кто-то бесцеремонно оттащил Завадского в сторону. Один из бойцов снял шлем и, стянув с лица черную маску с прорезями для глаз, поднес к губам рацию.

— Первый, первый! Операция завершена! — отчетливо произнес подполковник Глызин. — Объект обезврежен! Потерь личного состава нет!

В рации зачастил чей-то голос, в котором явственно слышался вопрос. Глызин бросил быстрый взгляд в сторону Никиты. Боец, который в это время проверял пульс у журналиста, поднял кверху большой палец.

— Да! — сказал Глызин. — Шмелев жив!

Глава 9

Глава 9

Его сразу отвезли в ведомственный госпиталь, приставили охрану к палате. Вердикт врачей был вполне оптимистичным: легкое сотрясение мозга и трещина в ребре, к счастью, одна и не страшная. Резаную рану на голове зашили под местным наркозом и легкомысленно заявили: с больным все в полном порядке!

Наивные!

Все было отнюдь не в порядке. В голове мельтешили размытые образы, а перед глазами, стоило их открыть, плясали чертенятами темные кляксы. Он закрывал глаза, но от этого становилось только хуже. Походы в туалет превращались едва ли не в подвиг. Замерев над унитазом, Никита вцеплялся непослушными пальцами в стену, стараясь не упасть, а потом, мокрый от пота, бросался на постель, которая вращалась каруселью. И все вокруг тоже крутилось, плясало в безумном танце. К горлу подкатывала тошнота, в голове лопались огромные пузыри, а тело ломало и корежило от тупой изматывающей боли. Когда он спускал одну ногу с кровати, словно заземлял свое избитое тело, боль и тошнота ненадолго отступали.

С душой было еще ужаснее, и это стало основной проблемой.

Едва он пришел в себя, строгие дядьки в белых халатах, под которыми скрывались погоны, допрашивали его, а он отвечал невпопад, глупо, временами переставая понимать, чего хотят эти люди. И однажды один из них, потеряв терпение, сунул ему под нос фотографию.

На снимке была Даша.

После этого Никита перестал отвечать совсем. Мысль о том, что девушка погибла из-за него, была невыносима до такой степени, что тот чуткий сон, которым он забывался по ночам, пропал совсем. Лежа в постели, он пялился в потолок пустым, ничего не видящим взглядом и отказывался от еды.

Кто сказал, что мертвые глядят на живых с укором?

На фото Даша лежала на полу, скорчившись, а ее глаза закатились и тускло глядели вверх. Мертвое тело! Мертвое лицо! Оболочка! Ничто! Пустота!