…Огонь ласковый. И боли нет… Мамины руки тоже ласковые, а медальон-ключик светится зеленой искрой.
– Возьми себе. – Мама улыбается, протягивает ключик. – На память.
– Возьми себе. – Мама улыбается, протягивает ключик. – На память.
Медальон ныряет за ворот рубахи, и Сане вдруг становится нестерпимо больно. Белый огонь перескакивает с маминых волос на его руки, впивается в шею и щеку.
Медальон ныряет за ворот рубахи, и Сане вдруг становится нестерпимо больно. Белый огонь перескакивает с маминых волос на его руки, впивается в шею и щеку.
– Мой мальчик… мой…
– Мой мальчик… мой…
Мамино лицо меняется. Теперь к груди его прижимает объятый пламенем Чудо.
Мамино лицо меняется. Теперь к груди его прижимает объятый пламенем Чудо.
– Береги ключик…
– Береги ключик…
Дышать нечем, а от боли хочется умереть…
Дышать нечем, а от боли хочется умереть…
– Санька! Внучек! – Голос деда доносится издалека. – Что ж ты наделал?!
– Санька! Внучек! – Голос деда доносится издалека. – Что ж ты наделал?!
Смерть уже совсем рядом. Ему, наверное, пора… Скорее бы уже, а то сил больше нет терпеть…
Смерть уже совсем рядом. Ему, наверное, пора… Скорее бы уже, а то сил больше нет терпеть…
Туча
Туча
События в поместье происходили с такой стремительностью, что Туча, привыкший все держать под контролем, растерялся. Утром на Ангелину напали волки. Когда он узнал об этом, в груди сделалось больно и пусто. От одной только мысли, что с ней могло что-нибудь случиться, становилось трудно дышать. Какой бы взбалмошной ни была Ангелина, в его сердце она занимала очень большое место. Надо обязательно с ней поговорить, рассказать, как она ему дорога. Кажется, такая малость – сказать «я тебя люблю», а никак не выходит…