— Картер! — ору я на него. — Керри умерла меньше сорока восьми часов назад. Засунь свои принципы о неразглашении личного в задницу и скажи мне, что нужно сделать с тремя детьми, чтобы они не превратились в таких же аморальных ублюдков, как ты!
— Ну-ну, не льсти выводку Керри. У нее IQ едва за сотню переваливал, и, боюсь, папаша не сильно поправил положение.
Хочется ему врезать. Допустим, Керри не была гением, но как он смеет ее оскорблять?!
Слава Богу, Картер и сам это понимает, потому что продолжает свою мысль.
— Когда это случилось, мне было десять. А до шести я не разговаривал ни с кем, кроме матери. — У меня помимо воли отвисает челюсть. — А чему, собственно, ты удивляешься?
Сама сотню раз называла меня аутистом? — пожимает он плечами. — Не так весело, когда все взаправду, верно?
— Это же… страшный диагноз. Но ты ведешь себя как… обычный подонок.
— Мой случай определенно не самый тяжелый, и, к вопросу о подонке, за свое отношение к людям я не чувствую ни малейшей вины, а это уже не очень нормально. Тебе стоит порадоваться, можешь быть спокойна за крошек семейства Прескотт, пока вместо того, чтобы поедать домашние деликатесы, они не считают зубочистки. Но если хочешь, чтобы у детей все сложилось хорошо, начни с их отца, ему стоит вытереть сопли.
— Ты за это не простил своего отца? — пытаюсь я проявить проницательность, но выходит не очень:
— Нечего прощать. Мы просто не были нужны друг другу. Так случается, — совершенно спокойно говорит Картер, словно о посторонних людях рассказывает.
— Нет, так не случается. Он был тебе нужен хотя бы когда умерла мать.
— Возможно. Но именно в тот миг двое сыновей только и делали, что мешали ему предаваться собственному горю. О, Джоанна, он так страдал, что знакомые толпами ходили утешать. Выпроваживали нас подальше и приводили его в чувства. Как только ни пытались: брошюры, общества утраты, гипнозы, медикаменты — все перепробовали. Да, конечно, отец потом раскаивался, на языке мозоль натер, извиняясь за свое пренебрежительное отношение, но к чему мне были его слова? Я просто знал, что на этого человека нельзя положиться. — И звучит так, будто у Картера нигде даже не екает при этих словах. — Ну, Конелл, моя семейная история тебе помогла?
— Нет, — качаю я головой. — Но ты можешь.
Картер вопросительно выгибает бровь.
— Ты можешь заставить меня забыть.
Я сокращаю между нами расстояние, медленно и опасливо тянусь к его губам, но он отстраняется.
— Адресом ошиблась, — язвительно сообщает Картер. — Меня, помнится, тебе было недостаточно, а Ашера — в самый раз. Хватит устраивать американские горки. Либо ты перевозишь вещи, въезжаешь и остаешься здесь, либо ищешь утешение в другом месте. Все поняла?