— Я люблю тебя, — шепчу я, но не плачу.

Ее глаза закрыты, и я вожу пальчиками по ресницам, пушистым, темным, жестким от туши.

На веках остались следы теней, когда-то они были красивы. Бронзовые, Керри всегда шли теплые оттенки. Она так тщательно готовилась к моей свадьбе. Наряжалась, красилась, крутилась перед зеркалом, спорю, смеялась и целовала Лайонела, который ее торопил, этими самыми губами. Теперь они холодны, как лед.

Вздохнув, начинаю вынимать из волос Керри шпильки. Ее кудряшки всегда были такими забавными, весенними. Сейчас весна, они очень к месту. Да и моя свадьба оборвалась, к чему теперь элегантные прически? В корсаже свадебного платья я припрятала крошечную расческу, ведь сумки невестам не положены.

— Знаешь, если бы не ты, Ашер бы бросил меня у алтаря. Он уже почти сказал это. А я даже не знаю, в чем дело. Жаль, что ты мне не можешь ответить на этот вопрос. Хотя, наверное, ты в любом случае не смогла бы. Кто ж разберет этих мужчин? На все один ответ: он козел и не лечится. Как это глупо…

Я так хочу, чтобы она открыла глаза и возразила мне, но она… спит. А что если притвориться, что она в самом деле просто спит? Внезапно мне в голову приходит колыбельная. Единственная, которую я знаю, Тома Уэйтса. И я начинаю петь, петь и вытаскивать шпильки из ее волос. Тихонько, так чтобы слышала только Керри. Ведь я ужасно пою, и весь мой практикум — Бритни Спирс в душе по утрам. Но перед Керри не стыдно, она и раньше меня слышала. К тому же, это только для нее. Я хотела бы сделать для нее намного больше, но все, что теперь могу — распустить волосы. Интересно, что бы она хотела мне сейчас сказать, если бы была жива?

«Эй, Love Mississippi, да ты чокнулась!»

Провожу расческой по волосам, она часто цепляется, застревает в буйных кудрях и изобилии лака.

«Все зубчики этой пластмассовой малявки ты оставишь в моих волосах, зачем тебе это?»

И точно, несколько зубцов ломаются. Терпеливо выбираю их и бросаю прямо на пол.

«Мои волосы не поддаются контролю, если, конечно, их не выпрямить. Давай прекращай заниматься глупостями».

Она выпрямляла волосы, но как только я дала им волю, они снова начали завиваться в кудри, благодарные за избавление от пытки.

Но… я себя обманываю, волосы могут вести себя как угодно, но Керри не станет легче, и еще несколько часов назад она скорее расцарапала бы мне лицо, чем позволила коснуться волос. Она даже в детстве причесывалась исключительно сама, потому что ей было больно.

Волосы — ее слабое место. А сейчас она не возмущается. И только тогда по мне ударяет понимание, что она никогда уже не возмутится, не засмеется, не обзовет меня, не скомпрометирует, не поцелует и не станет пить текилу, не позвонит по скайпу, не отпустит пошлый комментарий по поводу моих ног, не наорет из-за Картера… потому что она не спит, и все тщетно.