— Мадлен, — вдруг подает голос Шон. — Мы все здесь не идиоты, и прекрасно знаем, почему она меня не приглашает. Ты уверена, что хочешь услышать причины вслух?

— По-моему, вам с Робертом давно пора перестать лелеять институтские обиды и перестать цепляться друг к другу. Когда вы вместе учились…

Я недоуменно моргаю и перебиваю Мадлен.

— Вместе учились? Я думала, Роб преподавал…

— Джоанна, прости за вопрос, но вы что, даже не разговариваете? Ты хоть что-нибудь о своем сожителе знаешь? Хоть бы погуглила что ли для приличия, — вздыхает Роб, а я поджимаю губы, потому что нечего возразить. — Шон Картер, как нетрудно догадаться, закончил школу экстерном, затем поступил в университет, на один курс со мной и каждый раз тыкал всех носом в то, что вот он такое юное дарование, а мы ножки ему целовать недостойны.

А затем…

— Роберт, замолчи. Я хоть раз осуждала то, как живешь ты? Нет. Тогда почему я каждый раз слышу обвинения в свой адрес..? — Но ровно в этот момент Шон закрывает мне рот ладонью, и последующие слова превращаются в странное мычание. Зачем он это сделал?

— Мы разговариваем, — внезапно сообщает Картер. — Например, о блинчиках. — Скашиваю на него глаза.

— О блинчиках? Вы хотите блинчиков? — тут же откликается Мадлен и уже вскакивает со стула, но я начинаю кричать сквозь ладонь Шона и махать руками. — Тогда почему вы разговариваете о блинчиках?

— Потому что так удобно. Мы не обсуждаем белизну манжет, новые рецепты и школьные годы.

Есть темы опасные, а есть безопасные. Сегодня безопасная тема дня — блинчики. — Я аж зажмуриваюсь. — Это совершенно типичное поведение — просто избегаешь того, что не нравится. По этой же причине вчера мы обсуждали нужно открывать или закрывать жалюзи на кухне, когда уходишь на работу, позавчера — выключать компьютер или переводить в режим гибернации. И так начиная с понедельника, когда темой дня стал цвет машины. И все это не случайно, именно в понедельник все и началось, потому что Джоанна попала в аварию, из-за письма от детей Керри, которые пришло на старый адрес, потому она боится, что Лайонел и его отпрыски узнают, что она переехала и вполне себе довольна своей новой жизнью. — И снова я пытаюсь закричать сквозь ладонь Шона, умоляюще таращусь на Клеггов, но им интересно, и помогать мне никто не собирается. — А еще безопасные темы не дают добраться до обсуждения пятнадцатиминутного поцелуя прямо посреди проезжей части.

И только сказав это, он убирает ладонь от моего рта. Но Шон прав. Я действительно, как мне казалось, придумала гениальный план — бесить его бытовой ерундой, чтобы не дать заговорить о случившемся. Вот только он меня, как всегда, просчитал. Просчитал и не сказал, что намного, намного хуже. Он понимает, он, дьявол его подери, все понимает. Мне так хочется ударить Шона, и снова ударить, и еще ударить… чтобы вколотить слова в него снова, чтобы он вообще обо всем забыл. Но так не бывает. Он просто знает.