*** Он не мог понять, откуда исходил стук. То ли в дверь барабанили, то с ним случилось худшее похмелье в жизни. Пил. Да, вчера он пил. Охренеть сколько выпил, но и причина имелась. Задержание, бездоказательное обвинение, однако в том, что он действительно делал, и, наконец, крушение жизненной теории. Определенно, алкоголь не был лишним. Хотя количество… можно было остановиться намного раньше. Сначала выпили с Алексом (за снятие обвинений, конечно), потом тот отправился к жене, а горе-хакер предпочел задержаться в баре и выпить еще. Лишь бы домой не идти, лишь бы ее не видеть. Он бы с большим удовольствием узнал, что ее сбил автобус, и этот запредельный эгоизм имеет под собой основу не из одного лишь упрямства и желания ужалить побольнее.

С каких, нахрен, пор, ему это стало важным, ведь он сделал все для сохранения «стерильных» отношений. А теперь размяк и передумал? Как все остальные тряпки этого мира?

Доигрался до того, что в попытке доказать, будто не слабак, и она ничего для него не значит, швырнул на журнальный столик, развернулся и ушел… Смутно помнил произошедшее, темно было, злость на нее перекрыла все, да и выпил столько, что картинка расплывалась, помнил только как толкнул, сам не понял, откуда на обычном для него месте вдруг взялся столик, но развернуться и уйти казалось важным… Будто без этого он показал себя недостаточным ублюдком. А ведь она, наверное, пострадала…

— Картер! Открывай, мать твою! — раздался крик от дверей.

Голова отозвалась болью. Ну что ж, значит, не померещилось, до горячки не допился. Но в горле сухо, будто наждачкой прошлись, и подняться с кровати — адски сложно. Не обращая внимания на стуки и вопли Алекса и Карины, прошел на кухню и налил себе воды. Подумал.

Запил еще виски. Головной болью он и во время очередной мигрени помучается, так по кой черт ему терпеть пытку сейчас?

— Шон, я вижу тебя в кухонном окне, немедленно открывай дверь! — не унимались гости.

Не до них было. Картер медленно и осторожно прошел в комнату Джо. Открыл дверь.

Вещи все на месте, значит, сборы не устраивала, но не определишь спала ли в кровати. К безусловным достоинствам Джоанны Конелл относилось именно то, что она всегда оставляла после себя порядок. Если бы не это, он бы ее в своем доме терпеть точно не стал…

Он всегда был вспыльчив и отходчив, но на этот раз гнал любые мысли о примирении.

Нет. Он уже возвращал ее, и не раз, вот только она никогда не ценила. Как и все ее сверстники, была эгоистично уверена, что мир ей задолжал исполинский кусман… чего-то. И простору этого «чего-то» он не уставал поражаться. Оставьте меня в университете, всему, что знаете, научите, влюбитесь, женитесь, детей признайте, а я, так и быть, раздвину ноги. Будто ей, черт ее дери, было менее приятно, когда он каждой фрикцией выбивал из нее эту детскую дурость, заставляя откидывать все крамольно-меркантильные мыслишки.