Hurts ©

Два месяца спустя

Многое мне хотелось рассказать и многое хотелось сделать после возвращения из Африки. Но постоянное ощущение преследования не давало покоя, заставляя усомниться в собственной адекватности. Я честно старалась вычеркнуть из головы образ Клио Кавьяра, но на вторую неделю своего пребывания в Чикаго поняла, насколько это пустое и абсолютно бесполезное занятие.

Все катилось к чертям, потому что неизвестность, неведение пугало. Пугало до дрожи, до ночных истерик, до сумасшедшего поведения средь бела дня…

В общем, совсем не удивилась, когда Ханна записала меня к психотерапевту. Однако пришлось вступить с ней в жаркий спор по этому поводу, потому как рассказывать обо всем случившемся в особняке грека нельзя было.

Более того, Ханна и не подозревала, что именно Кавьяр и является моим похитителем. И, к сожалению, правда открылась отнюдь не благодаря мне.

Нужно же было такому произойти: мама в тот вечер, прежде чем вернуться домой, вдруг решила заскочить в бар «Шанс». Находился он, кстати, всего в паре кварталов от квартиры Ханны. Джон, явно из местных новостей узнавший о моем возвращении, принялся расспрашивать мою мать о том, как мне удалось выжить…

Со слов разгневанной и не на шутку встревоженной Ханны, ворвавшейся в квартиру, мне стало понятно, что теперь она знает даже больше, чем положено.

— То есть ты защищаешь того, кто обошелся с тобой как с вещью? — прозвучал громкий возглас мамы, пришедшей немного в себя от ошеломляющей новости.

Но ее ждала еще не менее отвратительная правда.

Я молча ушла в комнату и вернулась уже с отчетом отчима.

— Вот взгляни, — положила лист на стол перед матерью и скрестила руки на груди. — Это то, что позволит тебе понять, что Кавьяр во многом нам помог…

Внезапная волна леденящего холода окатила с ног до головы. Мне не хотелось признавать, что одно лишь воспоминание о Клио вызывает дрожь в коленях. Но на сердце его образ оставлял огненный отпечаток. Казалось бы, ненависть к греку стала моим вторым “Я”, но все стерлось. Нестерпимое желание увидеть его вновь и страх от одной только мысли об этой встрече с катастрофической безысходностью сменили полюса. Все перемешалось и поменялось местами. Вот уж поистине Льюис Кэррол пришел бы в восторг от хаоса, царившего в моем воображении. Жаль, но это не было сказкой. Реальное моральное изнеможение и физическое бессилие вынуждали замыкаться в себе, что совершенно очевидно беспокоило Ханну…

Моя дорогая Ханна…

Как же страшно мне было смотреть в ее бездонные глаза, когда она распахнула дверь в день моего возвращения, конечно, и не подозревая, что это могу быть я. Мама выглядела женщиной, прошедшей семь кругов ада — великой мученицей, не иначе. Осунувшаяся, бледная, с пустым взглядом. Это была самая душераздирающая сцена моей жизни. Уверена, что больше никогда ничего подобного не смогу испытать.