Джехангир хотел, но не успел…

Тысячи резчиков по камню трудились, сбивая пальцы, от стука молотков и повизгивания их пил гудела голова, в раскаленном воздухе носилось столько пыли, что можно было задохнуться. Огромные глыбы белого мрамора распиливались на куски и пластины для отделки отдельно, другие каменщики превращали камень в ажурное кружево… Каменные решетки были столь тонкими, что сквозь их кружево проникал солнечный свет, от этого и внутри все казалось призрачным и невесомым.

Огромное сооружение парило в воздухе, словно намереваясь покинуть землю и вознестись в высокое небо. Оно лишь на миг задержалось, чтобы позволить людям еще полюбоваться собой… Зыбкое отражение в воде подчеркивало воздушность этой каменной мечты.

Усыпальница вовсе не выглядела ни гробницей, ни памятником, она парила, она была живой. И теперь от людей зависело, сохранится ли это чудо навечно.

Разбитый вокруг багх — сад — был совершенен. Немыслимое разнообразие деревьев, кустов, цветов питала вода, которую по подземным трубопроводам и каналам подавали из Джамны. Воловьи упряжки без устали возили воду из реки для многочисленных фонтанов и цветников. По задумке Шах-Джехана у самой усыпальницы должны расти цветы, которые Арджуманд так любила, а дальше, к южной стороне парка, напор воды ослабевал, там стояли деревья.

Райский сад вокруг совершенного здания с изящными минаретами… И надписи на воротах подтверждали: здесь вход в рай…

Белый — цвет траура в Индии, но Тадж-Махал белый не только поэтому, однажды, сидя на балконе башни Ясмин, Шах-Джехан показал дочери на другой берег Джамны:

— Вон там будет моя усыпальница. Точно такая же, только черная.

— Ты не хочешь лежать рядом с мамой?! — ахнула девушка.

— Хочу, но не могу. Она в тысячу раз лучше и чище, пусть это будет ее усыпальница.

Самый совершенный в мире комплекс назвали Тадж-Махалом. Говорили, что Тадж — это сокращенное от Мумтаз, падишах ничего не объяснял, это его право…

Он пришел сюда только в сопровождении Джаханары, долго стоял, глядя на отражение Тадж-Махала в воде, поднялся в саму усыпальницу и лежал ничком на саркофаге Арджуманд… Джаханара молча плакала в стороне.

— Любимая, мой отец Джехангир сочинил для своей Нур-Джехан поэму о любви, прочесть которую не успел и за несколько часов, столько в ней было слов. Я тысячу раз говорил тебе тысячи слов, но, видно, недостаточно хорошо при жизни, если ты решила покинуть меня. Я не мастер сочинять стихи, достойные тебя и способные рассказать о силе моей любви, которая только крепнет с годами. Я спел другую поэму — в камне. Тысячи людей поняли мою любовь и мою боль и создали райский сад и твою усыпальницу такой, чтобы любой, кто увидит ее, понял — это память о великой любви. Аллах позволил мне сделать это.