— Почему ты не говорил, что знаешь английский?

Я косо улыбнулся и пожал плечами. Точнее — плечом, левым, правое не двигалось и похоже, от распухания на всю комнату его удерживал только рукав. Надо его снять.

— Помоги, пожалуйста, — я перекатился на бок, стал стаскивать свою разнорукавную куртку, Женька тоже схватилась, вдвоём мы с ней как-то справились, бросили на пол. Стукнуло громко — две гранаты и пистолет, я теперь безоружный. Женя тоже вытащила свой, положила на тумбочку, не вставая стянула пиджак и блузку, оставшись в майке. Села по-турецки, участливо заглянула мне в лицо:

— Тебе сильно плохо?

Я опять пожал плечом, понял, что её такой ответ не устраивает и буркнул:

— Нормально. Качает немного, а так — уже лучше. Тебе Вика ничего про передоз от этой фигни не рассказывала?

— Нет, у нас времени не было.

— Ясно.

Мы помолчали, она немного повертелась и опять заглянула мне в глаза, почему-то виновато:

— Лёш… а почему ты промолчал тогда, в лимузине?

Вот же ж не было печали! И что ей сказать? О чём они там говорили, в лимузине, таком, что у неё лицо виноватое и она удивляется, что я промолчал? Ещё одно пожатие плечом, хитрый усталый взгляд, такой, умудрённый жизнью:

— Не хотел вас перебивать, вы так душевно общались.

Она отвела взгляд и буркнула:

— Я его ненавижу.

— Я тоже.

— Нет, я его раньше знала. Он такое чмо…

— По нему видно. Не переживай, и до него доберёмся, — я подмигнул ей. — Я тебе даже позволю лично его пристрелить, хочешь?

Она довольно заскакала на месте с улыбкой ребёнка, получившего огромный яркий подарок:

— Правда?! Ты такой лапочка!