– Je ne suis pas une nonne, – хихикала Катя, – Mashunia, je ne suis pas une nonne, je fais ce que je veux.[186]

– Pendant que vous êtes dans le monastère, demoiselle, vous devez obéir à ses règles.[187]

– Полно тебе, Маша, – сухо сказала Катя по-русски после некоторой паузы.

Тени ходили по страстному лицу Маши. Пахло горящим воском. Свечи потрескивали в тишине.

Да, конечно, мы можем вам, наконец, открыть правду, дорогие мои: только что молитву к Святому Вонифатию возносила княжка Мария Борисовна Кушакова-Телепневская. Да вы и сами уж наверняка догадались.

Маша вдруг вновь порывисто обняла Катю.

– Ну, дай тебе Господь! – прошептала она те же слова, что произнесла игуменья. – Сестра! – горячо прошептала она, по всему вероятию, не вкладывая сейчас в это слово монастырского его значения. – Сестра моя! Сердце мое за тебя болит. – И еще почему-то сказала, не зная, почему, разве Сам Господь Бог в храме Своем вложил ей эти слова в уста: – Смерть твою возьму на себя, сестра.

И Катя ответила так же, еще почти пятьдесят лет не зная, какие слова она произнесла тогда:

– Смерть твою возьму на себя, сестра.

Это можно было сказать только по-русски.

Маша приложила узкую, точно такую же, как у Кати, ладонь, к груди, словно показывая, где у нее болит сердце – там, в самой-самой середине. Слезы вдруг брызнули у Маши из глаз, чего мы ожидать никак не могли, настолько сильным казалось нам юное ее лицо. Но у страстных женских натур, кстати вам тут сказать, слезы всегда очень близко. Слезы, значит, брызнули из Mашинных глаз, и так же неожиданно вдруг заплакала Катя. Если бы у нас, дорогие мои, хоть сколько-нибудь замечались садистские наклонности – чего, разумеется, и близко нет, посколькy мы считаем себя, страшно молвить, внутренне глубоко нежными и романтичными, как, впрочем, все себялюбцы – если бы у нас замечались садистские наклонности, мы бы сейчас насладились этим зрелищем: две сестры, обнявшись посреди полутемной монастырской церкви, тихонько плачут, утирая, как маленькие девочки, слезы кулачками. Это мы их заставили плакать! Мы! Мы довели до слез!

– Et comment savait-il?[188] – спросила Маша, переставши плакать.

– Je devinais… – вновь со смешками отвечала Катя. – Je lui ai envoyé une note avec une personne fiable, avec nos police du district. Nikolai Petrovich avait sauvé la succession d’incendies criminels et a récemment été dans le monastère… Et lui… – она вновь стала серьезной, – Je vous ai écrit pour lui, «Viens…». Juste… il suffit d’écrire… écrire qu’elle était vivante et que je l’aime… Si il largue tout et viennent… Pas besoin de lui pour être là maintenant, dans Peter… Ne pas… Je sens que je ne le fais pas… Voilà pourquoi je l’espère le rencontrer à la maison…[189]