Мгновение неподвижно поприслушавшись, бывший профессор математики отвалил от себя мертвое тело, вскочил, тяжело дыша, поднял разбившиеся очки, дрожащими руками нацепил их на нос, забежал в квартиру, там послышались стуки выдвигаемых ящиков. Через минуту полковник, подхвативши револьвер из лужи крови на полу и сунув его в карман брюк, уже сбегал по лестнице. Теперь ему, воля ваша, выходила только виселица.

Мы врать, значит, не станем: неизвестно как, но обнаружился Петр Сельдереевич теперь только в городе Париже. А дальнейшая его жизнь ничем, на наш взгляд, не интересна.

Вернемся в Кутье-Борисово.

Сначала о деньгах. Деньги все сгорели. А что не сгорело, разлетелось по ветру. Если какая бумажка и залетела случайно в тот или иной форменный карман, так про это нам ничего не известно. Красин, разумеется, не в том находился состоянии, чтобы искать и собирать ассигнации, он тогда и не видел ничего, кроме мертвого лица Кати. Потом уже, после похорон, Красин, ни у кого ничего не спрашивая, взял на полке в трактире на постоялом дворе покрашенную ярко-желтой краской, из толстой жести, разве что не стальную коробку с изображением китайца в красном косо запахнутом халате. Под китайцем было изображено следующее:

薄荷茶

Мы понятия не имеем, что сии знаки обозначают. Но вот половой в трактире, китайским разговором или письмом тоже не владея, о содержании надписи примерное имел знание, каракули на коробке гласили:

«Мятный чай из Гуанчжоу».

Красин вытряхнул остатки чая на тарелку и потребовал у полового лист бумаги и чернила с пером. Написавши что-то на листе, Красин помотал листом в воздухе, чтобы чернила высохли, вновь подозвал полового и спросил, где у них на постоялом дворе каретный сарай. Глядя в перекошенное лицо Красина, и мелко-мелко дрожащую, коротенькую, без усов, его бородку, половой не решился на какие-либо комментарии. Тем более, что за поясом у Красина старик-половой успел заметить револьвер. Ну, лихой человек, что с него взять? Сообщать в полицию – себе дороже. Красин недолго пробыл в каретном сарае, вышел, отвязал от коновязи крупную каурую кобылу, на которой приехал, вскочил в седло и галопом поскакал прочь. Уже смеркалось. Половой перекрестился, вытер висящим у него на руке полотенцем мокрое от пота лицо и бросился в сарай.

– Семка!  – закричал он, вбегая в распахнутые ворота. – Че этот… чухонец, либо кто… Че похотел от тебя? Стращал тебя ревoльвером?

– Нету, – совершенно спокойно отвечал полуголый, в одних портах Семка, лежащий с руками под головой на копне сена в углу сарая. – За которым хреном меня стращать-то? Видал, ммать твою? – Семка полез огромной, черной от грязи рукою сначала в порты, почесался там, а потом сунул руку себе в рот и вытащил из-за щеки блестящий новенький гривеник. – Небось, не кот насрал… А я ему смолы в баклажку отлил на полкопейки… Вонааа… Траханный в ррот!