— Что тебя так удивляет? Между прочим, она тоже едва не погибла и все еще находится в глубоком шоке, — смена темы не слишком воодушевляет бармена, но тут ему хотя бы есть, что ответить. — Кто-то должен за ней присматривать.
— Например, ты?
— Да кто угодно. Пусть даже я, — он начинает заметно нервничать, снова отводя взгляд куда-то в сторону, а затем и вовсе спешно прощается, будто бы опасаясь сболтнуть лишнего.
Он покидает палату. Я все еще остаюсь в неведении.
* * *
Когда мне, наконец, разрешили покинуть больницу, за мной приехала мама в компании Юры, которого я, возвращаясь с последней процедуры, обнаруживаю у двери своей палаты.
— Как дела? — кивает мне, будто старой знакомой, делая вид, что не замечает тени, скользнувшей по моему лицу.
— А у тебя? — встречу определенно нельзя назвать приятной. Но если Юра здесь, живой и невредимый, значит ли это, что
— Не просто вернулся, но и значительно улучшил прежние условия, — улыбается Юра.
— Рада за тебя, — не дожидаясь новой реплики отцовского вольного пса, просачиваюсь мимо него в палату и попадаю прямиком в объятия светящейся мамы, сходу начинающей говорить мне что-то о ремонте в моей старой комнате, планах на самое ближайшее время, грядущих кардинальных изменениях, обязательной поездке куда-нибудь, где тепло и спокойно… Я не слушаю.
— Мам, я не еду домой, — сообщаю, сбрасывая с себя больничное рубище и быстро натягивая вещи, привезенные мамой из моей квартиры. Теперь, когда меня ничто не удерживает на месте, каждая секунда имеет свою возрастающую цену, промедление невыносимо, оно убивает меня сильнее отступившего недуга.
— Нет? В смысле?.. Но поче…
— Мама, — на секунду прервав сборы, останавливаюсь напротив нее и кладу ладони на ее плечи, без слов выражая все то, что она и без меня отлично знает. Мама отводит взгляд, кивая с пониманием.
— Хорошо. Я должна была попробовать…
— Ты была у него? — спрашиваю тихо, задержав дыхание в ожидании ее ответа.
— Заглядывала, — признается мама. — Постояла у двери палаты. Разумеется, он меня не видел.
— Теперь нет никакого смысла разводить секретность, — растерянно приглаживаю ладонью волосы, не зная, чем еще занять руки.
— Мне… — у нее начинает мелко подрагивать нижняя губа, — мне все еще кажется, что это может измениться, и ты снова… — не выдержав, она поспешно отворачивается, смахнув слезу с бледной щеки.
— Мам, — я бросаю поднятую было куртку на больничную койку и подхожу к ней ближе.