Он в сознании. Наши взгляды неминуемо пересекаются в одной точке, и я застываю глиняной статуей, не в силах преодолеть разделяющее нас расстояние в пару-тройку шагов. Он не сводит с меня глаз. Его эмоции трудно прочесть, возможно, он под воздействием неизвестных мне препаратов и даже не понимает, кто находится перед ним. Но эта мысль уходит, как только я слышу его слабый голос:

— Привет.

И все как-то сразу обретает смысл. Крепко вцепившись пальцами в дверной косяк, единственное, что удерживает меня от позорного сползания на пол, повторяю одними губами:

— Привет…

Он медленно прикрывает глаза, зовет:

— Иди сюда.

— Не могу, — так и есть, после бесконечного ожидания этого момента мои ноги размякли настолько, что попросту отказываются двигаться.

— Так страшно выгляжу?

— Ужасно, — выдаю ему чистую правду, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Тогда, лучше, и в самом деле не стоит приближаться, — на полном серьезе соглашается он.

Трудно вообразить нечто более глупое, чем то, что происходит сейчас в этой палате. Меня не пугает его изможденный вид, бледное лицо, украшенное продолговатыми ссадинами и непривычной щетиной, странные приспособления вокруг постели, одно присутствие которых намекает на туманность прогнозов. Тем не менее, с каждой секундой мне становится все страшнее. Все это время я не могла не думать о том, что могу его потерять, и даже теперь эти страхи по-прежнему со мной, никуда не делись. Я ничего не могу с этим поделать.

Под его взглядом я буквально заставляю себя сделать короткий шаг, а дальше все происходит уже само по себе. Я приближаюсь к постели, тянусь к Мишке дрожащими руками, не видя толком перед собой, так как слезы все сильнее застилают глаза. Я боюсь к нему прикоснуться, но он сам, не глядя, нашаривает мою ладонь и накрывает ее своей рукой.

— Эй, — подбадривает он, силясь улыбнуться, — я буду жить. Мне на роду предписано дотянуть до глубокой старости. Глупо пытаться спорить с высшими силами, всего лишь размалевав красками морду, как считаешь?

— Ты веришь в такие вещи? — я сажусь на край постели, обеими ладонями сжимая его слабую руку.

— А у меня есть выбор? Во что только не поверишь… — он снова закрывает глаза и просит. — Только не реви, ладно?

— Не буду, — обещаю сквозь непроизвольные слезы, которым плевать на мои обещания.

— Я рад, что ты здесь.

— Теперь я никуда отсюда не уйду, — осторожно прижимаюсь к нему, кладя ладонь на мелко вздымающуюся грудь. Он тихо вздыхает:

— Ты в крайности не бросайся, Фим…