Совсем не похоже, что он попал в аварию. У него синяк на лбу, и на этом всё. Просто он такой бледный, очень-очень бледный.

— Пожалуйста, — умоляю его. — Нет. Не сегодня. Нет.

Я раскачиваюсь и чувствую на себе чьи-то руки, но стряхиваю их, потому что это же Финн. А мы — Калла и Финн. Он — часть меня, а я — часть его, и это не может происходить на самом деле.

Я так сильно плачу, что начинает болеть в груди, а в горле саднить, и я задыхаюсь.

— Я люблю тебя, — говорю ему, когда снова обретаю способность дышать. — Прости, что меня не было с тобой рядом. Прости, что не смогла спасти тебя. Прости. Прости.

Я всё ещё плачу, когда чьи-то большие руки обхватывают мои плечи и приподнимают с земли, привлекая в сильные объятия.

— Тише, Калла, — бормочет папа. — Всё будет хорошо. Он знал, что ты любила его.

— Знал? — резко спрашиваю я, отстраняясь, чтобы посмотреть на отца. — Финн хотел, чтобы я поехала с ним, а я заставила его идти одного. А теперь он мёртв. Я позвонила маме, и они оба мертвы.

Папа снова привлекает меня в свои объятия и похлопывает по спине с нежностью, о существовании которой я даже не подозревала.

— Это не твоя вина, — говорит он между моими рыданиями. — Он знал, что ты любила его, милая. Все знали. И твоя мама тоже.