Широко распахнутые синие глаза Дженнаро встретили его в полутьме, и он недоуменно покосился на Эртемизу, готовый спросить, для чего они одели мальчика в платье. Миза с улыбкой покусывала губы, как видно, ожидая, что именно так он себя и поведет.

— Садись, — попросила она. — Тебе все равно придется это сделать.

— Что это значит? — садясь напротив воспитанника доньи Беатриче и не сводя глаз с его пылавшего радостью, смущением и любовью лица, вымолвил Шеффре.

— Я хотела бы представить тебе эту юную синьорину, родившуюся, судя по записям в метрической книге церкви Сан-Поло в Венеции, восьмого июля 1603 года в семье синьора и синьоры ди Бернарди и нареченную Фиоренцей. В январе 1605 года она была выкрадена из колыбели возле дворца Андреа Палладио каким-то бродягой и оказалась подкидышем в цыганском таборе, где провела семь лет. Женщина, которую она называла бабушкой, увещевала ее скрывать свое истинное происхождение, боясь, что девочку-беспризорницу подстерегает намного больше опасностей, чем мальчишку, и она была права.

То ли карета двинулась с места, то ли земля ушла из-под ног, но Бернарди почувствовал себя подвешенным в пустоте. А потом вихрь каких-то обрывков мыслей накрыл его ураганом.

— Иди сюда… — хрипло попросил он, утирая мокрое лицо ладонью и протягивая руку к девочке.

Она только того и ждала — стремглав бросилась ему на шею и, как ни старалась, не смогла удержать рыдания. А Шеффре молчал, прикрыв глаза и замирая в страхе вспугнуть чудесный сон.

Карета медленно отдалялась от Барджелло, и следы ее колес отчаянно смывали волны разгулявшейся стихии.

— Ты когда-нибудь бываешь в полном изнеможении? — поинтересовалась Миза, даже не оглядываясь и продолжая орудовать кистью на полотне, возле руки лежащего навзничь Олоферна. — Вот так, чтобы уснуть — и не шевелиться два дня?

— А ты? — входя в ее мастерскую, переспросил Бернарди.

Просторная комната была заставлена и завалена холстами на подрамниках и без, всюду валялись какие-то банки, кисти, чашки и совершенно ему не известные инструменты, но, кажется, беспорядок Эртемизу нисколько не трогал.

— Я хочу побыстрее отделаться от этой картины и забыть, но никак не могу понять, чего в ней не хватает по сравнению с той, первой.

Гоффредо прищурился. Утренние лучи золотили небрежно собранные волосы Мизы, ее палитру и край огромной картины, которую она привезла из Венеции.

— Может быть… отчаяния? — предположил он.

Эртемиза вздохнула:

— Да, — нарочитая и короткая улыбка быстро соскользнула с ее губ, оставив сосредоточенность, — наверное, ты прав. Наверное, если поставить правую ногу Юдифи вот сюда, а руку служанки изогнуть вот так, сюжет станет напряженнее? Нет, это невозможно. Так я сойду с ума. Надо как-то отвлечься от нее, а я все время возвращаюсь к этой идее…