Но выскочить на свежий воздух я не успеваю, потому что она снова делает это. Прижимается ко мне, голову пристраивает на плече, жарким дыханием щекочет шею, а пальцами обводит, чуть ощутимо царапает через футболку то место под рёбрами, где набита татуировка крестика, оставшегося мне от мамы.

— Почему так? — спрашивает тихо и подаётся навстречу моей ладони, тыльной стороной приободряюще касающейся её лица. Насколько мне удалось понять Машу Соколову, сейчас она находится в процессе затяжных похорон собственной загнувшейся в невыносимых муках гордости.

Я сделаю всё, что угодно, чтобы ты не пожалела об этом, Ма-шень-ка. Вывернусь мясом наизнанку, голыми руками разорву кого угодно, переступлю через любые обстоятельства и даже достану с неба хуеву звёздочку, если тебе это вдруг понадобится.

— Побоялся, что отец увидит, узнает, вспомнит… Непонятно, что у него на уме, а мне нужно было изображать щенячью радость от обретения папаши и отторжение ко всему, что касалось своей прежней жизни. Решил, лучше будет крестик снять.

— Очень… необычно.

— Сделать такую татуировку?

— Нет, — она качает головой и берёт небольшую паузу, раздумывая. — Оставаться преданным спустя столько лет.

Мой смешок теряется в писке дверного звонка, и приходится всё же выпустить Машу из своих рук. Но до входа в спальню провожаю её жадным взглядом, проходящимся по спине, наполовину прикрытой влажными волосами, и по голым ягодицам с несколькими серовато-синими отпечатками моих пальцев.

Загруженность Глеба замечаю ещё до того, как он переступает порог моей квартиры. В сумраке коридора вижу только сведённые к переносице брови и плотно сжатые губы, но уже на балконе, куда мы первым делом идём курить и дожидаться появления Маши, обращаю внимание на вчерашнюю щетину, идущую вразрез с его всегда идеально собранным образом.

Первый и последний раз я видел его небритым только в больнице, после завала, что заставляет нервничать ещё сильнее, и затягиваться сигаретой с такой силой, что лёгкие вот-вот лопнут.

— Малой всю ночь орал, а днём я подменял Люсю, так что… вот, — кривится он, заметив мой изучающе-насторожённый взгляд. Оглядывается, чтобы убедиться что кухня до сих пор пуста, и интересуется насмешливо: — Что за срочность, Кир? Думал, у тебя нет нужды помечать свою территорию.

— Притормози с такими выражениями, — цежу злобно и усилием воли разжимаю вмиг заледеневшие и сжавшиеся в кулак пальцы. Вроде знаю, что в словах Глеба не кроется никакой издёвки или пренебрежения, но всё равно бесит, и хочется долбить кулаком по стене, пока костяшки не сотрутся в мясо.