– А он вас любит?

Мне вспомнилось взволнованное лицо Гранта, прорвавшегося в общую палату: он испытал неподдельный ужас при мысли, что я могла пострадать. И смотрел он в последнее время на меня по-другому. Я замечала, что он глядел на меня с улыбкой, думая, что я не вижу, а позавчера утром я проснулась, а он за мной, оказывается, наблюдал.

– Мы друг другу в любви не признавались, но мне кажется, любит.

– Ну, закон оставляет выбор за вами, но раз вы хотите детей и любите отца ребенка… Я, конечно, упрощаю, но мне кажется, что логический выход из ситуации только один. Пусть ваш бойфренд решает, что ему предпочтительнее – растить ребенка с любимой женщиной или держаться за свою свободу.

* * *

Лежа на неудобной больничной койке, я смотрела в окно, ожидая восхода. Ночь я провела почти без сна. Рентген показал перелом без смещения, репозиции не требовалось, так что вскоре после полуночи мне наложили гипс. Грант не отходил от меня, пока я буквально не выставила его из палаты: он пресерьезно рвался дежурить у моей кровати. Но даже после его ухода я, взбудораженная последними событиями, не смогла успокоиться и заснуть: задремывала и тут же, вздрогнув, просыпалась.

Миа всегда была жаворонком, и я готова была ее набрать, но мне казалось неправильным сообщать о беременности сперва подруге и только потом папаше.

Грант постучал мне в палату в семь утра, явившись в джинсах и с двумя бумажными стаканчиками кофе в руках.

Поставив кофе на больничный поднос, он нагнулся и поцеловал меня в лоб.

– Утро доброе! Как моя девочка?

Сердце сжалось, но я улыбнулась через силу.

– Хорошо. Только устала.

– Ты вообще спала?

– Немного.

– Сперва авария, потом эта больница, потом руку в гипс закатали… Когда приедем домой, сразу ложись спать.

– Заходила медсестра, меня выпишут только через несколько часов.

Грант взял стакан с кофе, отогнул язычок на крышке и подал мне.

Я машинально поднесла стакан к губам и едва не сделала глоток, спохватившись в последний момент: мне же нельзя кофеин! Отставив стакан, я проговорила: