Не имея возможности поехать в Брайтуэлл, Энн попросила у Рейнолдса план дома и часами рисовала интерьеры помещений, вырезала из бумаги изображения мебели, чтобы располагать ее по своему усмотрению. Красная гостиная, Голубая гостиная и солнечная Малая гостиная приобрели свой вид по ее замыслам. Ей приносили образцы обивок, гобеленов, штор, покрывал для кресел и кроватей, и она тщательно все отбирала.

В апреле умер старый герцог, а следом за ним в мае неожиданно скончалась мать Мэтью. Суеверный трепет прошел среди членов семьи, которые опасались третьей смерти; их мысли сразу устремились к одетой во все черное Изабель, скрывающейся в своей башне.

Энн лежала в своей комнате и с грустью думала об умерших, жалея, что не могла присутствовать на похоронах; потом ее мысли сосредоточились на живых и особенно на новой жизни, которую она должна была вскоре произвести на свет.

Ребенок должен был родиться в июле, но как-то дождливым туманным утром в начале июня Энн почувствовала первые схватки. Она никому ничего не сказала, решив, что это ложная тревога, но к вечеру уже начала стонать, и Генриетта послала за Мэтью и доктором.

В этот день Мэтью уехал в Брайтуэлл; из-за большой занятости он не был там несколько недель. Спад в алмазодобывающей промышленности закончился, акции золотоносных приисков пошли вверх, поэтому интересы дела требовали его постоянного присутствия в офисе. Оформление помещений загородного дома уже заканчивалось, Мэтью вносил в него последние штрихи. На аукционе картин в Лондоне он приобрел несколько ценных полотен и сейчас наблюдал, как развешивают его коллекцию — Каналетто и Гварди, Гейнсборо и Рейнолдса, Мурильо и Рембрандта.

У него был сюрприз для Энн. Когда на Рождество ей стало лучше, Мэтью пригласил художника тайно написать ее портрет. Молодой человек незаметно для Энн сделал наброски, а Генриетта дала ему одно из любимых платьев хозяйки, из-за болезни висящих в шкафу без употребления, чтобы полностью закончить портрет. Сейчас он висел в Голубой гостиной: серебристое платье и белокурые локоны Энн сверкали на фоне богатой голубой парчи, которой были обиты стены. Мэтью стоял перед портретом, восхищаясь мастерством, с которым художник передал безмятежное выражение лица Энн и глубину ее фиалковых глаз, когда ему принесли записку.

Он помчался на Парк-Лейн, но как оказалось, спешил напрасно. Схватки у Энн продолжались три дня и она все больше слабела.

— Если будет стоять вопрос о выборе, спасите мать, — велел Мэтью, ожидая вместе с Николасом известий. — Пригласите еще врачей. Я отдам что угодно, заплачу сколько угодно, чтобы спасти ее. — Но врач только сочувственно посмотрел на него. Никакие деньги уже не могли ей помочь.