Меня тошнит и сразу становится легче, потому что я уже начала беспокоиться из-за отсутствия собственной реакции в столь важный момент. Может, я и не бьюсь в истерике, как подобает дочери в такую минуту, но хотя бы что-то чувствую.

Я вытираю рот рукавом рабочей формы. Сажусь на ступеньки, не обращая внимания на дождь, который все так же барабанит по мне с безжалостного ночного неба.

Волосы и одежда промокли насквозь. Как и мое лицо, но среди стекающей по щекам влаги нет слез.

Только капли дождя.

Мокрые глаза и засохшее сердце.

Я закрываю глаза и прячу лицо в ладонях, пытаясь понять, вызвано ли мое безразличие воспитанием, или же я родилась с таким дефектом.

Интересно, какое воспитание хуже для человека? Семья, в которой ты купаешься в любви и защищенности и пребываешь в неведении о жестокости мира, пока не становится слишком поздно осваивать необходимые навыки выживания, или семья вроде моей? В семье самого отвратительного типа, в которой учишься только выживанию.

Еще до того, как я стала достаточной взрослой, чтобы зарабатывать себе на еду, я множество ночей лежала не в силах заснуть, потому что живот сводило от голода. Джанин как-то сказала мне, что урчание, доносящееся из моего желудка, издает живущий во мне прожорливый кот, который рычит, если не накормить его досыта.

С тех пор, всякий раз чувствуя голод, я представляла, как кот ищет у меня в животе еду, которой там нет. Я боялась, что он сожрет мои внутренности, если я не покормлю его, поэтому иногда поглощала что-то несъедобное, лишь бы ублажить голодного кота.

Однажды она оставила меня одну так надолго, что я съела старую банановую кожуру и яичную скорлупу из помойки. Даже пыталась съесть немного наполнителя из диванной подушки, но его оказалось сложно проглотить. Большую часть детства я провела в смертельном страхе, что меня медленно пожирает изнутри оголодавшая кошка.

Сомневаюсь, что мать хоть раз покидала дом дольше, чем на сутки, но в детстве время тянется очень долго, когда ты остаешься один.

Я помню, как она, спотыкаясь, входила в дом, падала на диван и лежала на нем часы напролет. А я засыпала, свернувшись калачиком на другом конце дивана, боясь оставить ее одну.

Но на утро после того, как Джанин возвращалась домой пьяной, я просыпалась и видела, как она готовит завтрак на кухне. Завтрак не всегда был традиционным. Иногда горох, иногда яйца, а порой и консервированный куриный суп с лапшой.

К шести годам я в такие моменты начала обращать внимание на то, как она управляется с плитой, понимая, что мне нужно научиться ей пользоваться до следующего исчезновения матери.