Господи всевышний.

— Разведи коленки в стороны и старайся не шевелиться.

Ты серьезно? Ты думаешь я способна проделать этот головокружительный трюк в подобном состоянии и не рухнуть раньше времени на тех же трясущихся коленях? Я ведь не падаю только благодаря твоим поддерживающим рукам.

— Эллис. Ты меня слышишь?

Да, твою мать, слышу. И судорожно цепляюсь сознанием именно за твой голос, за то, что это ты, а не кто-то другой. За то, что я умираю сейчас в этих несовместимых для жизни противоречивых эмоциях и ощущениях с наивной попыткой продержаться хотя бы еще несколько ничтожных секунд, совершая невозможные для себя телодвижения.

Разъехаться коленками по гладкому паркету и не растянуться, почти не чувствуя обмороженным лбом очень жесткого давления плитки и как на нее сбегают капли моих слез, то ли боли, то ли… острого наслаждения. Встать, вывернуться перед тобой самой развратной позой, осознавая, как это выглядит со стороны, как я выгляжу при этом сама прямо напротив твоих глаз…

Я все-таки не выдержала, вскрикнула, дернулась, едва не завалившись от собственного импульсивного толчка корпусом вперед.

— Я же сказал. НЕ ШЕВЕЛИСЬ.

О, боже. Нет, это был не удар, это оказалось невесомое прикосновение твоих пальцев к моим половым губам, их скользящих подушечек, едва-едва задевающих гладкую поверхность моей сомлевшей кожи, с одновременной хваткой твоей второй руки, прижавшей мои завязанные запястья к спине более удерживающей (и более болезненной) фиксацией на все мое неустойчивое тело. Это был тот самый предел, когда рассудок и тысячи нейронов попросту начинали лопаться в голове плавящимися искрами от нереальных ощущений, растекаясь по телу двумя несовместимыми волнами — физической болью и… запредельным возбуждением.

Ты даже не остановился, не дал мне прийти в себя, не позволил хотя бы успеть осознать, что со мною происходит и что ТЫ со мною делаешь. Просто накрыл меня ею, вогнал мне в кожу ее обжигающие кристаллы невыносимой эйфории. Мне только и оставалось, как балансировать в этой реальности и буквально на кончиках твоих пальцев, растягивающих по складкам моей вульвы и половым губам нестерпимые узоры порочной истомы. Всхлипывать, дрожать, жмуриться со всей дури, когда их давление переходило в едва ощутимое бесплотное скольжение легкого перышка или в более осязаемый нажим на самые чувствительные эрогенные точки. Иногда я реально не могла понять, были ли это твои пальцы или кончик горячего влажного языка, вырисовывающего точечной пульсацией по твердой вершине воспаленного клитора или по опухшему тугому колечку вагинальной щелочки. И это действительно было просто невозможно, невероятно, за гранью здравого восприятия. Ты вскрывал мои сверхэрогенные зоны до такой запредельной гиперчувствительности, о наличие которой в самой себе я никогда и не подозревала. И это на самом деле была настоящая пытка — пытка наслаждением и сладкой болью. И я не просто спускала под трением твоих пальцев, я ощущала свои стекающие по вульве соки на уровне с прикосновением твоих скользящих движений. Задыхаясь, практически теряя сознание, не понимая, где небо, а где земля, где ты, и где я, погружаясь через твои руки, твою кожу, пульсирующую живую тень в обжигающие спирали упоительной эйфории собственной ненасытной черной дыры.