Разумеется, когда Рита Петровна прознала о прописанном мною себе самому новом виде "лечебной" физиотерапии, ничем хорошим это, само собой, не закончилось. Три дня она терпела-терпела, устраивая мне каждый вечер вынос мозга с нравоучительными лекциями по воспитательной программе очень сжатого курса. После чего, перекодировала замки чуть ли не во всех кабинетах отца и наконец-то разрешила мне поехать на свою квартиру. Пусть и маленькая, но по любому приятная победа. Пусть мне и пришлось дать ей клятвенные обещания, что не стану делать глупостей и не попру на отца, не посоветовавшись перед этим с нею лично.

Уступки, конечно, так себе, но то, что моя мать мобилизовала все имеющиеся у нее на данный момент ресурсы с возможностями, в этом я нисколько не сомневался. Как и в том факте, что по слежке и контролю за каждым моим шагом она переплюнула сейчас даже моего вездесущего папеньку. Так что попробуй я рыпнуться и, ни на что не оглядываясь, рвануть на Котельникова или в административные офисы "Гарант Стрел-Строй", меня остановят раньше, чем я успею добраться до своей машины. И остановят именно насильно, поскольку я обязательно буду и возмущаться, и сопротивляться, возможно даже до последнего. Так что действовать сейчас наобум — это самая последняя очередь и, скорее, в край отчаянная. Но и сидеть сиднем в полном бездействии — далеко не разумный во всей этой ситуации выбор. А после нашего с Алькой последнего телефонного разговора это превратилось в усиленную пытку запредельных масштабов.

В своей квартире, правда, стало хоть немного легче дышать, но что это, если так подумать, меняло в принципе? Я оставался теперь под пристальным надзором-охраной сразу обоих своих родителей. Алька, скорей всего, пребывала явно не в лучших условиях. Рассчитывать на чью-то помощь со стороны? Если бы еще знать к кому можно было вообще обратиться, чтобы при этом не смог разузнать ни отец, ни мать, как ни сейчас, так и ни потом. Но терять по этому поводу надежды и не искать выхода я, естественно, не собирался. Тем более, что часики продолжали назойливо тикать, а мое неведенье относительно судьбы Алины разрасталось с каждым новым днем до невероятно чудовищных размеров. А вместе с ним и сумасшедший прессинг на мою расшатавшуюся за все это время психику.

Максимум, что я сейчас действительно мог сделать — это (по тому же совету весьма опытной в подобных вопросах маменьки) притвориться, что я сдался, принял свое поражение с поднятыми кверху лапками и готов забыть о существовании Стрекозы с видом жалкого и ни на что неспособного неудачника. Ага, как будто отец ну совсем какой-то недалекий поцик и никогда-никогда не догадается и не поймет, как его пытаются обвести вокруг пальца настолько примитивными глупостями. Хотя, с другой стороны, он ведь того и ждет, чтобы я либо смирился, либо наломал таких дров, после которых избиение на парковке в аэропорту покажется мне расслабляющим тайским массажем в спа-салоне.