Тогда почему я сейчас лежу абсолютно голая в постели с абсолютно голым Киром Стрельниковым в его спальне, его холостяцкой квартиры? И если сейчас попытаюсь пошевелиться, то мне обязательно выйдет это боком, тем самым физическим напоминанием о недавних с ним безумствах. Мне уже и сейчас начинает казаться, будто мое тело и, само собой, кожа тоже вырываются вслед за сознанием из анестезирующего кокона недавнего сна. Легкое онемение постепенно сменяется тягучей, слегка шокирующей и только сладко ноющей болью. Вернее, даже не болью, а ее облегченной версией и, на удивление, очень даже приятной, еще и в чем-то возбуждающей. И стоит мне лишь на пару мгновений заглянуть в собственную память, чтобы выловить оттуда всего несколько фрагментов из пережитых совсем недавно событий, как все… Меня тут же накрывает, впиваясь в кожу воспаляющими искрами эрогенного тока и бьет остервенелыми разрядами острых спазмов по истерзанной языком и членом Кира киске, как снаружи, так и изнутри. Скорее, моя моментально проснувшаяся, совершенно ничем не унимаемая похоть и является прямым доказательством всему тому, что он со мной вытворял, и из-за чего теперь мое собственное тело выкидывало подобные финты, одновременно и пугая, и требуя добавки в не меньшем размере.
И после такого, скажете, я не звезданутая и не отбитая на всю голову идиотка? Я даже боюсь впустить в свои мысли что-то или кого-то другого. Я теперь вообще боюсь думать хоть о чем-либо еще. Мне хватает и того шока, что продолжал с прежней настойчивостью наползать своей парализующей сетью на мой контуженный рассудок и почти агонизирующее тело. Но даже он был не в состоянии перебить более мощное и всесминающее ощущение близости того, кто лежал передо мной в расслабленной позе темного демона-созерцателя и не сводил с меня не менее осязаемого взгляда… Нет, не наблюдателя. Он явно за мной не наблюдал. Скорее, проводил надо мной какое-то известное лишь ему таинство, само собой, только колдовское.
— Почему ты не спишь? — вроде бы вполне естественный для таких случаев вопрос, но он срывается с моего языка слишком спонтанно, непроизвольно и сам по себе. Это совершенно не то, что мне хотелось спросить на самом деле, не после того безумия, которому меня здесь подвергли, и благодаря чему я так отсюда и не сбежала. Или он поэтому и не спит? Сторожит, чтобы я этого не сделала — не сбежала?
— Не привык с кем-то засыпать в своей постели на абсолютно трезвую голову. Это, как оказалось, не так уж и просто…
Прозвучавший в абсолютной тишине спальни вроде бы и знакомый, но и изменившийся из-за сипоты мужской баритон задел мой слух и нервы едва не физически, вызывав нежданную вспышку опаляющего жара чуть ли не по всему телу, но особенно под кожей. Еще одно прямое доказательство, что я не сплю и так остро реагирую на этого человека. Практически условный рефлекс, разгоняющий и без того растревоженное сердечко до бешеной аритмии. После чего меня начинает ломать еще больше, до неуемного желания сделать хоть что-то — наконец-то пошевелиться, потянуться… подползти к хозяину спальни еще ближе… Будто мне было мало тех убойных ощущений от его близости с "безопасного" расстояния в полметра. Захотелось, чтобы меня порвало, как в гостиной, едва не до летального исхода? И почему я не могу вспомнить, когда и как там отключилась? И то, каждая попытка включить память в нужном месте заканчивается для меня очередным шоковым ударом по всем уязвимым точкам изможденного тела одновременно и каким-то ненормальным, чуть ли не больным (нет, не в смысле болезненным, а, скорее, извращенным) возбуждением. Хочется сильнее стиснуть бедра и потянуть ножками под гладким атласом легкого покрывала. Только моей коже мало чувствовать безучастную нежность постельного белья с бездушной упругостью очень удобного матраца. Она будто требует чего-то другого, более живого и уже знакомого, головокружительно весомого и окутывающего…