Он покачал головой и вздохнул:

– Как же все поменялось! А мне все кажется, что мы вернулись с Фернандо-По совсем недавно, хотя теперь и остров по-другому называется… Бьоко… – проговорил он, словно пробуя слово на вкус.

– Ну, – сказал вдруг Хакобо, – поменялось не к лучшему.

– То есть? – повернулся к нему Лаа.

Хакобо глотнул кофе, вытер рот салфеткой и сурово взглянул на него.

– В наши дни с острова вывозили по пятьдесят тысяч тон какао, причем большую часть из Сампаки. А сейчас? – Он покосился на брата. – Три с половиной тысячи? Все знают, что с тех пор как мы ушли из Гвинеи, страна так и не поднялась. – Он поднял глаза на Лаа. – Вы живете гораздо хуже, чем сорок лет назад. Или не так?

– Хакобо, – голос Лаа был очень тихим, – Гвинея не так давно получила независимость и пытается встать на ноги после сотен лет притеснений.

– Что значит – притеснений? – Хакобо наклонился к нему. – А кто принес вам культуру, дал образование? Вы должны сказать спасибо, что мы вывели вас из джунглей…

– Папа! – гневно воскликнула Кларенс, а Кармен предостерегающе положила руку на бедро мужа.

Лаа выпрямился в кресле.

– Я скажу вам две вещи, Хакобо. – Теперь он говорил уверенно. – Во-первых, у нас не было выбора, принимать вашу культуру или нет. Во-вторых, в отличие от испанских колонизаторов, гвинейские конкистадоры не смешивали свою кровь с нашей.

Килиан молчал. Хакобо открыл было рот, чтобы возразить, но Лаа вскинул руки.

– Не читайте мне лекций о колонизации, Хакобо. По цвету моей кожи нетрудно догадаться, что мой отец – белый. Им мог быть любой из вас.

Повисла неловкая пауза. Кларенс опустила голову, ее глаза наполнились слезами. Если существует хоть малейшая возможность, что Лаа – ее сводный брат, такая ситуация не самая лучшая для знакомства с биологическим отцом. Хакобо повел себя грубо, и его нельзя оправдать. Почему он не может вести себя так, как Килиан?

Даниэла погладила Лаа по плечу, и тот ответил грустным взглядом. Его сердце ранили, и эта тема была не из тех, которую он готов был обсуждать за столом.

– Лаа, – тепло заговорила девушка. – Это трудно. Даже сейчас, не понимая этого, мы связаны. Нас оплетают сети политических, экономических, культурных интересов… просто время иное.

«И в этом вся Даниэла, – подумала Кларенс. – Как же я ее люблю».

– Простите, что сорвался, – произнес Лаа, взглянув на Кармен. Та махнула рукой и улыбнулась: она уже давно привыкла к бурным дискуссиям, инициатором которых был ее муж.

– Для меня колонизация равносильна изнасилованию, – сказала Даниэла. – Насильник всегда может заявить, что женщина сама захотела и он просто сделал ей одолжение.