Раздается звук, похожий на смех, и кабинка заполняется новыми скрипами, ёрзаниями и интригой.
— Я всегда говорил папе, что их задрали койоты, пока однажды он не обнаружил меня в сарае. Брюхо ягненка было вспорото от горла до живота, а его внутренности вывалились наружу. Мой папа избил меня до потери сознания.
По сквозящему в каждом слове стиха негодованию, я понимаю, что должно быть, это говорил во время наказаний его отец.
— Плод овец твоих, — насмешливо вторит он. — Та девчонка Эймсов была совсем как те ягнята.
И только тогда я понимаю, что упоминаемая им «девчонка» вовсе не взрослая и не какая-нибудь мелкая интрижка, о которых мне зачастую приходится выслушивать на исповеди, а ребенок. Невинный агнец. Кусочки его исповеди собираются в общую картину, и я молюсь, чтобы всё это оказалось не тем, что нарисовало моё воображение.
— Невинная. Хорошенькая. Такая молоденькая, — продолжает он, и я практически вижу эту девочку перед своим мысленным взором. — И такая чертовски
По груди пробегает ледяной холод и мёртвой хваткой сковывает мне легкие. Выкачивает из кабинки весь воздух.
— А что с ней случилось?
Сначала мужчина не отвечает, но в его тяжелом выдохе слышится покорность, а затем он шмыгает носом и откашливается.
— Она тоже слишком шумела. Я велел ей молчать, но она лишь
Кулак сжимается сильнее, и я обхватываю пальцами скамейку по обе стороны от себя.
— И Вы…
— У ягнят хорошее мясо. Мягкое и нежное. Совсем не похожее на баранину. Некоторые говорят, что оно солоноватое, с душком, но только не я. Добавьте к нему немного лука и картофеля. Есть нечто особенное в поедании такого нежного мяса. Такого непорочного. Мяса
Я тщательно подбираю следующие слова, зная, что чем больше я с ним разговариваю, тем глубже увязаю в паутине, из которой нет выхода.
— В чем Вы хотите покаяться?
Со вздохом, от которого перегар от виски становится еще сильней, он протягивает вверх скрытую в тени руку, словно почесывает голову.