— Как Вы носите в себе весь этот груз? Как будто Вам зашили рот, и Вы не можете вымолвить ни слова правды, да? Вы слушаете об изменах, грабежах, убийствах и вынуждены молча все это проглатывать. Ну и как все эти грехи на вкус, святой отец?
— Если Вы причинили кому-то вред, я настоятельно рекомендую Вам обратиться к властям. Обратиться за помощью.
Меня вынуждает призывать к таким вещам лишь моя выучка и преданность Церкви. Но моя более темная сущность требует действовать в соответствии с тем, что последние восемь лет я тщательно прятал глубоко внутри. Первобытный инстинкт, неприемлемый для человека в моем положении. Для человека, который поклялся никогда больше не поддаваться таким навязчивым мыслям.
Мои руки сгибаются и сжимаются в кулаки, ногти царапают старую деревянную скамью. От нарастающего в груди напряжения хочется помолиться. Не за него, а за себя. Чтобы у меня хватило сил не проломить эту перегородку и не свернуть ему шею так же, как он делал с теми, о ком рассказал. Чтобы не видеть на лице ребенка, о котором он сейчас говорил, потухших и безжизненных глаз моей собственной дочери.
— Я прошу о прощении. Разве это не дает мне преимущества в глазах Бога?
— Боюсь, я не могу дать Вам желаемого отпущения грехов. Пока Вы не загладите тот вред, что причинили пострадавшим от Вас людям. Идите к властям. Признайтесь в своем преступлении. Примите полагающееся Вам наказание, и возможно, пребудете в согласии с Богом.
— В согласии с Богом.
Его рука с резким стуком врезается в деревянную перегородку, и у меня тут же напрягаются мышцы, готовые дать отпор. Бледные, костлявые пальцы сжимают крестообразную решетку, выставив на показ неряшливые ногти и морщинистую кожу.
— Вы, священники, просто нечто. Ты не кто иной, как обычный человек. Человек, который грешит так же, как и любой другой. Ты прячешься за ширмой, но я тебя вижу. Вижу, кто ты есть.
Он видит лишь то, за кого меня принимает — служителя Церкви. В глазах большинства людей совершенно безобидного и благонравного. Сдержанного и владеющего собой. Он и понятия не имеет о том, что каждый день терзает мои мысли, о еженощно преследующих меня кошмарах, о подробностях моего прошлого и того, что у меня отняли. От чего перед моим мысленным взором проносятся жуткие образы расправы, которую действительно заслуживает этот человек. О той невыносимой тяжести боли, которую я унесу с собой в могилу. Этот человек и не подозревает, кто я такой и, что он пробудил во мне своим признанием.
— Дочка Эймсов. Она жива?
— Вы, священники, что, новости не смотрите? — от его издевательского смешка по моей спине пробегает холодок, и во мне вспыхивает неконтролируемый гнев. — Девчонка уже год как мертва. Выпотрошена, как ягненок. Ее кости покоятся на Энджелс Пойнт