Точно так же, как гильотина покоилась на почетном месте в бальном зале, мучительное устройство находилось в этом. Грязно-серые простыни покрывали аппарат, выглядевший отчасти фантомом, отчасти древней реликвией.

Кат пошевелился, зашуршав джинсами.

- Джет, я все еще твой отец. Все еще твой начальник. Прекрати эту гребаную чушь и развяжи меня.

И снова я не ответил.

Чем дольше я сосредотачивался на том, что нужно было сделать, тем больше вспоминал уроки своего детства.

Тишина страшнее криков.

Плавность более ужасна, чем резкие движения.

Ключом к тому, чтобы бояться, было оставаться спокойным, собранным, чтобы жертва верила, что у нее есть шанс на искупление, только для того, чтобы сделать свой последний вдох с надеждой, все еще светящейся в сердце.

Он научил меня этому.

Мой отец.

Именно благодаря ему я построил вокруг себя оболочку и показал внешнему миру, что я сильный и невозмутимый. В то время как внутренне я сгорал от хаоса.

Сжав материал в кулаке, я сдернул его. Волна изъеденной молью ткани взметнулась, как крылья, и элегантно опустилась на пол. Пыль ударила мне в легкие, сухие листья закружились в вихре, а песок защипал глаза. Но я не кашлянул и не моргнул.

Я не мог оторвать глаз от орудия моего детства.

Вешалка.

Мои пальцы дрожали, когда я гладил потертое дерево. Кожаные пряжки, запятнанные моей кровью. Отпечатки моих каблуков, когда я брыкался, брыкался и брыкался.

- Нет!

- Прекрати свое гребаное нытье, Джетро.

- Папа, прекрати. Я не сделал ничего плохого.

Кат не слушал.